Вечная мерзлота

Сверху все было, как на ладони. Эти двое снова шли своим следом, туда же, где и провалились. Валентин хмуро наблюдал за ними. И правее и левее было так же опасно – черными прерывистыми лентами, показывая неукротимый хребет енисейской воды, тянулись промоины фарватера. Романов развернул Гнедка и стал спускаться вниз. Вдоль берега поехал рысью. Эти двое его не видели – они уже подходили к фарватеру. Валентин подхлестывал и подхлестывал Гнедка, встал в санях, сунул в рот пальцы и заливисто засвистел – надо было их останавливать. Они его не слышали, но остановились. Застыли рядом с чистой водой. Не доезжая метров сто, Валентин бросил упирающегося Гнедка и пошел пешком. Они наконец его увидели, топтались на месте. Это была баба с мальчишкой.

– Тут не пройти, ребята! Вам чего там? – Валентин слегка запыхался.

Женщина была симпатичная, заплаканная, слезы вытирала, смотрела тревожно. Городские, понял Романов, мать с сыном.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась женщина, – нам на ту сторону надо…

– Через неделю, может, и попадете, сейчас не получится.

– Мы в Ангутиху хотели… – Ася во все глаза глядела на почти квадратного и очень страшного с виду дядьку. Ей сумасшедше казалось, что он сейчас что-то скажет про Севу.

53

В начале ноября завернули совсем крепкие морозы. Доходило до пятидесяти. Раньше обычного начали вставать таежные зимники, по ним на трассу потекли грузы. Ехали колонны грузовиков, трактора тянули огромные бревенчатые сани, груженные разным добром с ермаковских складов, стали убывать высоченные штабеля бруса и досок, напиленные за лето лесозаводом.

Разросшийся поселок присыпало снегом, но его не хватило, чтобы скрыть убожество торопливого казенного строительства. Казалось, что все внимание людей переключилось теперь на трассу, а Ермаково стало просто местом перевалки людей и грузов.

Мощенные деревом дороги, уложенные летом и осенью сорок девятого, теперь выглядели неряшливо. Опасно торчали бревна, доски, гвозди и скобы. Никаких тротуаров уже не было, как будто их не было никогда, и люди ходили там же, где ездили машины и трактора. Огромные лужи, как и в Игарке, заваливались опилками. С отштукатуренных и беленых бараков осыпалась штукатурка, и они стояли пегие и облезлые, как стадо старых коров.

Но были и ладные, хорошо отстроенные дома. Новый начальник Строительства-503 Боровицкийпоставил отдельное добротное жилье для офицеров. Красивой была и высокая двухэтажная школа, с не по-северному большими окнами, из которых был виден Енисей. Классы и коридоры тоже были просторные, спортзал в два этажа, мастерские.

Одноколейный железнодорожный путь начинался почти в середине поселка, и Ермаково выглядело, как железнодорожная станция с разъездами и семафорами. Две ветки подходили к Енисею, третья вела к депо. Ни причала для парома, ни железнодорожной станции пока не было, и люди не знали, зачем все эти пути, через которые им приходилось перебираться, ломая ноги. Вдоль насыпей валялся строительный хлам, к нему ермаковцы добавляли и нестроительный, и возникали свалки с воронами и тощими собаками.

Горчаков стоял в толпе на митинге в честь праздника 7 Ноября – это была тридцать четвертая годовщина революции. К знаменательному дню строители на два месяца раньше срока сдали железнодорожный мост через речку Барабаниха. Горчаков, как и все коченеющие здесь люди, не слушал выступающих. Все хорошо знали, что мост этот не только не сдан раньше срока, но должен был быть сданным – и кажется, его уже сдавали! – еще в прошлом году.

Перед мостом, готовый его пересечь, стоял черный, вычищенный и подкрашенный паровоз. Он был украшен маленькими елками, красными флагами, большим портретом Сталина и красным лозунгом «Вперед к коммунизму!». На буфере паровоза под портретом вождя замерли боец с автоматом и школьник со знаменем.

Въезд на мост украшала специально построенная высоченная арка со словами «Слава великому Сталину!». Она тоже была украшена большими и маленькими флагами, елками, яркой красной звездой в центре и еще портретами Сталина и Ленина.

Все это было похоже на детские забавы, когда ребятишки, в соответствии со своими вкусами, украшают что-то стекляшечками, цветными ленточками и тряпочками. Только вся эта конструкция была тщательно разработана в далекой Москве, описана в подробной инструкции и потом воспроизведена множество раз по всей необъятной стране.

Трибуну украсили портретами членов Политбюро. Портрет Сталина в центре, в три раза больше других. На трибуне стоял один штатский, остальные были офицеры, все в парадной форме и при орденах, громкоговорители разносили их речи по тайге.