Вечная мерзлота

Думать Сан Саныч не мог, сидел на кровати, прислонившись к стене. Когда надзиратель с воплем «Не спать!» заходил в камеру, он видел, что Белов не спит, сидит с открытыми глазами. Баланду есть тоже не мог, рот не глотал. Он не понимал, что произошло. Его избили. Просто так, привязали и избили. Он не мог этого понять. Он утерял какую-то важную нить, которая могла бы связать все эти события. Ничего уже не имело значения, ни беседы Антипина, даже этот сморчок не вызывал никаких эмоций. Внутри все опустело. Страшно хотелось есть и спать. И он отключался с открытыми глазами.

Вечером его опять повели вниз. Он чуть пришел в себя, спускался по лестнице и пытался понять, что сейчас будет? Неужели опять бить? Не может быть… Надо поговорить с этим хорьком… Это была другая камера. За столом сидел младший лейтенант Козин. Рядом на стуле спокойно курил вчерашний боксер Цветков.

– Папироску хотите? – как ни в чем ни бывало спросил лейтенант.

Сан Саныч, готовившийся к худшему, неожиданно кивнул. Цветков сунул ему в рот папиросу и чиркнул спичкой. Белов опять кивнул. Курить с наручниками на руках было трудно. Вдруг за стеной кто-то громко заорал, потом заговорил горячо и потом опять заорал. Сан Саныч прислушался, похоже, там кого-то били. Лейтенант смотрел спокойно.

– Сними с него наручники, – приказал надзирателю. – Покури и подписывай!

– Я хотел прочитать… – за стеной опять раздались крики, слышно было и удары.

Он послушно сел к столу, рука пыталась взять папиросу, но у нее не получалось. Тряслась.

– Подписывай! Антисоветчина и больше ничего!

– А с кем я разговаривал?

Козин повернул протокол к себе, поискал глазами и прочел:

– Померанцев Н. М., Захаров С. Ф., Грач… Хочешь еще кого-то добавить?

За стеной орал и выл человек, и ругался, и снова орал. Слышались глухие удары. Сан Саныч не мог сосредоточиться.

– Но мы не вели никаких разговоров… – Белов почти жалобно смотрел на лейтенанта.

– Понял. Не хватило вчера… – он стал неторопливо собирать бумаги в папку. – Не советую тянуть, были такие, кто три дня выдерживали, ну четыре, потом все равно подписывали! Чем кровью ссать, лучше подпиши и на этап!

Сан Саныч понимал, что лейтенант сейчас уйдет и его начнут бить. Представил, что подписывает…

– А их арестуют? – спросил и понял, что спросил глупость. Ему хотелось задержать лейтенанта.

– Их уже арестовали, и все дали показания и на тебя, и друг на друга… Не хочешь друзей, назови кого-то из руководства! – лейтенант напряженно ждал. – Есть же кто-то, кто тебе не нравится? Давай! Я добавлю.

– Я так не могу, – Сан Саныч потрогал заросшую и саднящую от боли щеку. – Зачем это все? Арестуйте одного меня…

– Ты и так арестован, идиот. Не убейте его… Захочет подписать, протокол здесь! – Козин оставил бумаги на столе и вышел за дверь. Маленький и жалкий. Ноги болтались в сапогах.

Цветков сдернул с Белова китель и застегивал наручники за спиной. Сопел молча. Сан Саныч остался в одной тельняшке.

– Послушайте, – заговорил Сан Саныч негромко, – я, ей-богу, ничего не совершал. Клянусь вам. Я капитан буксира… Меня все уважают, у меня два ордена…

– Встал! – Цветков, как неразумного, пнул Белова в бок.

Белов распрямился, с просьбой, даже и жалобно заглядывая в глаза надзирателя. Но в них ничего не было. Боксер почти безразлично рассматривал Белова, соображая что-то, только в глубине маленьких глаз проблескивала злобная насмешка… или превосходство. Вчера он бил с таким же лицом. Сан Саныч сжался внутренне, ожидая удара. Надзиратель взял его за наручники и потащил к стене. Прицепил к трубе одну руку, потом другими наручниками другую. Сан Саныч стоял словно распятый лицом к стене. Руки вывернуты неудобно. Он закрыл глаза, сжал челюсти и уперся лбом в стену. Цветков все сопел и возился сзади. Потом чиркнул спичкой. Сан Саныч напрягся, попытался обернуться и в тот же момент глухо вскрикнул от резкой боли. Правая рука будто сломалась. Цветков бил резиновым шлангом, размахивался и с выдохом лупил в одно место по предплечью. Сан Саныч уже не чувствовал руку, только взвывал от боли, пронзающей все тело. Он боялся, что ему сломают руку, но шланг ложился не поперек, а вдоль. Боец остановился, подошел к дымящемуся куреву на столе, дернул несколько раз и вернулся. Встал к левой руке. Он бил сильно и размеренно, вскоре у Сан Саныча уже не было рук, но только две пылающие, разорванные до костей конечности. В голову стреляло, он отключался, начинал обвисать на наручниках, но страшная боль в выкрученных запястьях возвращала его на землю.

– Я не могу, не могу… – забормотал.

– Что? Громче!

– Я больше не могу, я… не могу… не могу…

– Подписывать будешь? – сержант ткнул дубинку в голову Сан Саныча.

– Я… я… – Белов дышал с трудом, – я прочитаю… прочитаю, я не читал…

Боец молча отступил на шаг. Удар пришелся по ягодицам. Сан Саныч вскрикнул, боль была неожиданно резкая.

– За что вы меня бьете?! – взвопил Сан Саныч.

– Было бы за что, убил бы… – боец перекуривал, попил воды из графина. – Будешь писать?!

– Я не знаю, что там! Ай-й! Зачем вы бьете, я же человек! Я не виноват! Ай-й! Послушайте, товарищ…