Вечная мерзлота

Сан Саныч молчал, пожал плечами:

– Трудно бывает, когда ты что-то сделать можешь… Последний раз меня в ШИЗО посадили, мороз в камере, а у меня сил уже нет. Ничего уже не хотел, лег на ледяной пол и улыбаюсь, радуюсь, как будто к Богу, к его груди прислонился. Сейчас остыну, думал, и больше уже не встану.

– Ты что, в Бога поверил?

– Не знаю.

– И чем кончилось?

– Не помню, в медпункте очнулся.

– Сильно голодал? – Макаров разлил по рюмкам. – Кожа да кости…

– Все время, даже во сне жрать хотел… этого вы не поймете… – Сан Саныч выпил, сморщился и заговорил нервно. – Там все бессмысленно, вот что страшно! Из Игарки – сорок километров по морозу пешим этапом! Зачем? Вон машины стоят! Нет. Пешком! Без сил, голодные, сзади трактор с санями, так на них конвой и блатари едут. В карьере – никакой техники! Кирка да лопата! И есть норма выработки, и хлеб дают по выработке. Зачем все это? Ради какой идеи?! Люди, которые здесь хотели работать, очень хотели, там не хотят совсем! Их заставляют! Потом – кормят или не кормят, бьют…

– Ты что же, в обычном лагере сидел?

– Бывают и хуже, дело не в лагере… Там люди в скот превращаются! – Сан Саныч замолчал, посмотрел на Макарова, понимает ли. – Начальство издевается, как над скотом, между лагерниками отношения не лучше, блатные не работают, заставляют работяг за них пахать… с подростками спят открыто. Эти ребятишки… они в пятнадцать-шестнадцать лет уже не люди. В лагере все уродует – я сам видел, как двое обычных работяг, не блатных, а самых обычных мужиков, собаку… понимаете? В смысле… ну, пялили ее… над ними только посмеивались. Люди сами опускаются до положения скота!

Сан Саныч сморщился брезгливо. Взял было папиросу, но положил.

– Я это по себе знаю, там ведь ничего человеческого. Убивать, воровать – можно, надзиратели сами наводят, чтобы для них тащили! Товарища оболгать? Вот бумага, пиши! И хлеба дадут, и накормят за твою ложь на другого! Там все людские законы отменены, а человек без них не может быть человеком! Не выдерживает человек, Иван Михайлович!

– Ты сейчас Христовы заповеди перечислил.

– Что? – не понял Сан Саныч.

– Не убий, не укради, не лжесвидетельствуй… там все это есть.

– А вы, что же, веруете? – в глазах Сан Саныча блеснул огонек любопытства.

– Не знаю. Да нет, конечно. Я убежденный коммунист… – Макаров вдруг склонился к Сан Санычу и зашептал: – Я за жену молился, она у меня верующая. Есть такая молитва короткая: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного!» Батюшка один научил – Иисусова молитва называется. Вот я и твердил ее, как проклятый, по пятьсот раз в день, пока письмо не пришло. Долго от нее ничего не было… – Макаров будто в себя приходил, застеснялся сказанного.

– Я тоже… о смерти просил, сначала в тюрьме, потом в лагере. Унижения пережить трудно… Может, это и не молитвы совсем… – Сан Саныч говорил тихо, уткнувшись взглядом в стол, хлебные крошки машинально и тщательно собирал, скатывал в мякиш и отправлял в рот, жевал вдумчиво. – Я и сейчас не знаю, как буду людям в лицо смотреть. Не выдержал я той жизни.

– Ну-ну, не наговаривай на себя! Давай выпьем, чтобы все это кончилось когда-нибудь.

Катер стоял на якоре недалеко от берега, слышно было, как шелестит, ластится к борту енисейская волна, автомобильный клаксон пикнул вдали на берегу, в носовом кубрике негромко играл радиоприемник. Макаров налил полную рюмку, выпил молча, закурил:

– Тебе бы забыть все это… – он замолчал, тяжело о чем-то думая. – Иначе с ума сойдешь или наделаешь чего.

– Как забыть? Вы меня вытащили, а там люди остались. Мишка Романов, Захаров, может и еще кто-то из команды…

– Ох, Сан Саныч, надо терпеть, не все сразу! Близко к сердцу все берешь. Лицо у тебя плохое, радости никакой… с собой ничего не сделай!

– Этого они не дождутся. Можно мне взять пару недель отпуска?

– Не я решаю, ты пока по их ведомству числишься, но похлопочу. Я осенью хотел тебя на большой теплоход ставить, буду с ними разговаривать. Пойдешь на большой?

– Мне Николь найти надо, Иван Михалыч. Я у вас тут на катере, не позвонить, ничего. Она должна быть в Ермаково? – Сан Саныч смотрел со страхом.

– Нет ее там.

Сан Саныч схватил лицо руками, но тут же отпустил.

– А где она?

– Не знаю, ей поменяли место ссылки.

– Я должен найти их!

– Сан Саныч, не надо бы этого, они знают, что Николь француженка.

– Да? И что?!

– Связь с иностранкой – уголовное преступление!

– Она по паспорту латышка!

– Ее тоже могут посадить, ты этого хочешь?

– За что?

Макаров пожал плечами и в сомнении покачал головой:

– Ладно, будут вопросы – звони. Про Николь не пойду спрашивать, я с таким трудом тебя отбил, и то – два года оставили. Они тебя посадят – честь мундира… Выпишу тебе командировку в Ермаково, у коменданта за бутылку узнаешь, куда увезли.

– Можно сначала в Игарку – мне с женой надо развестись.

– Нет у тебя жены, отказалась, как от врага народа. Сразу, как только арестовали…