Вечная мерзлота

В Красноярске в МГБ не пошел, не стал обращаться и к Макарову. Получил в ателье заказанную форму, документацию и деньги и улетел на «Полярный» в Игарку. У него оставалась надежда на адреса, которые дала Николь. Один адрес был в Дорофеевском, имени он не помнил, но можно было написать Герте, и та обязательно поняла бы, о ком речь. Второй же адрес был в Ермаково, с ним было сложнее.

Сан Саныч был слегка не в себе, ему казалось, что на «Полярном» у него больше возможностей, он мог сходить в низа и искать ее там, мог переговорить с капитанами, начальниками пристаней, в рыбколхозах – у него везде было полно знакомых.

Он рвался на «Полярный», словно буксир мог восстановить его прежнюю жизнь.

68

– Тут целая история, Георгий Николаич! – Валентин Романов шагал широко, курил хмуро и пытался найти правильные слова.

Он эти слова две недели назад, как приехали в Ермаково, начал подбирать, а теперь, когда Горчаков был рядом, ничего в голове не осталось. Валентин не знал, как Горчаков среагирует, вдруг правда откажется идти? Он остановился, зло выплюнул папиросу и для надежности взял Горчакова за плечо:

– К тебе жена приехала, вот что! – Валентин смотрел требовательно, но и тревожно.

– Кто? – не понял Горчаков.

– Ася твоя здесь. С Колей. Две недели уже в Бакланихе живут. Мы с тобой сейчас к ним идем.

Горчаков нахмурился растерянно, остановился и полез за папиросами.

– Какая еще жена, Валя? Ты откуда знаешь? – Горчаков шарил по карманам, ища спички. Наконец нашел и недовольно уставился на Валентина.

– Они у меня на острове с осени жили, идем, они ждут тебя, – Романов держал Горчакова за рукав, не давая думать.

– Погоди, Валя, не тяни меня! – уперся Горчаков.

– Таких женщин, как твоя Ася, поискать!

– Какая Ася?

– Николаич, я с тобой не шутки шучу! Жена твоя! Здесь! В Ермаково!

– Давно? – Горчаков сдался, и они двинулись по дороге.

– Говорю же – две недели, она в школу устроилась. По музыке учительницей. В концерте уже участвовала! Еле отпустили, хлопают и хлопают, суки. – Валентин говорил, чтобы не молчать или чтобы Горчаков не сказал чего-нибудь… Покосился на хмуро шагавшего лагерного фельдшера. – Офицерье под нее клинья бьют, баба она завидная, поаккуратней вам надо…

Горчаков остановился очень мрачный.

– Дай покурю, – он глядел вокруг, как будто искал, куда присесть, но ничего не видел.

– Пойдем на стадион! – понял его волнение Романов.

Они направились к деревянной трибуне. Ребятишки бегали по вытоптанному полю, гоняли мяч. Кричали.

– Ты говоришь, ко мне жена приехала? – недоверчиво спросил Горчаков.

– Ну да! Ася Горчакова!

– А почему…

– Как почему?! – перебил Валентин. – Жена она твоя! Приехала и все!

– Валя, мы много лет не виделись! Зачем она?! – Горчаков в досаде замотал головой. – Ох, Ася… Она что, правда здесь?!

Прилетел мяч и застрял в трибуне чуть выше.

– Пойдем, Николаич, чего сидеть? Они ждут, Колька, тот и не видел тебя никогда. И ты его…

– Дяденька, кинь мячик, – бежал к ним загорелый мальчишка, поддергивая трусы.

Мужики встали, не замечая его, и пошли к выходу.

– Большой уже? – спросил Горчаков.

– Кто?

– Коля.

– Выше меня, про тебя все расспрашивает, ты только с ними поаккуратней… – Валентин кряхтел и не решался говорить самого плохого. – Ох, нам с тобой литровочку спирта усидеть, я все рассказал бы… Они к тебе пешком шли! Из Туруханска! Дубина ты бесчувственная!

– Пешком?

– Прошлой осенью это было, чуть живых подобрал. Ты, Николаич, сразу ничего их особенного не расспрашивай. Дай им к тебе привыкнуть, приласкай, как можешь, они так тебя ждали! Вон тот домик с черной трубой. Я тебя на улице подожду, а хочешь за бутылкой схожу?

Горчаков остановился, сосредоточенно глядя на Романова.

– Ты какой-то бледный, Николаич, сделался… не кипишись[144] так-то, свои же…

Ася с Колей уже второй час ждали. Устали волноваться, сидели, прижавшись друг к другу, напротив двери, говорили о чем-то тихо. Замерли на входную дверь, встали оба, когда он вошел.

Трое людей молча глядели друг на друга.

– Здравствуй, Ася… Коля… – Горчаков не решался двинуться к ним. Очки поправил.

Ноги Аси подкосились, Коля ухватил ее и опустил на топчан. Горчаков присел рядом на табурет, взял ее ладонь.

– Все хорошо, Ася, все хорошо! – Георгий Николаевич, растерянно ее рассматривал, сжимал руку. Коля стоял рядом.

– Коля… – Георгий Николаевич все так же растерянно кивнул сыну.

– Мы боялись, не узнаем тебя, – шепнула Ася, не отрывая от мужа окаменевшего взгляда.

Комната наполнялась растерянностью, как чужие смотрели, смущались друг друга…

– Ты не обнимешь меня?

– Да-да… я… – Горчаков привстал и, неуклюже обхватив, поцеловал жену в щеку.

Осторожно обнял Колю. Они совсем не были похожи на семью. Георгий Николаевич, седой, в изношенных круглых очках, казался намного старше Аси. И смотрели они друг на друга, как давно забывшие друг друга люди. Коле очень неловко было – он видел стеснение матери и сам ничего не чувствовал к этому пожилому мужчине. Все годы мать рассказывала ему о другом человеке.