Вечная месть

Полночь. Альтона, Гамбург

Аудитория становилась все меньше.

Самое заметное уменьшение аудитории он увидел в 1980—1990-х, когда появилось новое поколение исполнителей. Шлягеры, легкая сентиментальность были неотъемлемой частью немецкой поп-музыки, а ее бессодержательность даже способствовала певцам вроде Корнелиуса Тамма. Полнейшая бессмысленность служила контрапунктом их музыке, подчеркивая ее интеллектуализм. Но затем пришли панк и рэп, выражавшие недовольство нового, аполитичного поколения. Ну и, конечно же, была еще неодолимая волна англо-американского импорта. И все эти течения, каждое по-своему, отодвигали Корнелиуса и других вроде него, вытесняя со сцены. И из эфира.

Но у него всегда была своя аудитория: постоянные верные слушатели, старевшие и взрослевшие вместе с ним. Но когда рухнула Берлинская стена и Германия объединилась, протест стал не нужен. Политические песни потеряли актуальность.

Теперь Корнелиус выступал по подвалам и в городских залах, рассчитанных человек на пятьдесят или около того. Многие его ровесники попросту отказались от выступлений и теперь продавали свои старые альбомы, как и он, через свои веб-сайты.

Но Корнелиус нуждался в аудитории. Не важно, насколько она была велика. Он выкладывался на концертах полностью, даже если поклонники раздражали его чрезмерным энтузиазмом, желая компенсировать свою малочисленность. Он смотрел поверх маленькой группки лысеющих и седеющих голов, одутловатых или изможденных лиц и уходил от наводящих тоску грустных воспоминаний об их ушедшей молодости.

Сегодняшняя аудитория ничем особенным не отличалась. Корнелиус смеялся, шутил и пел, наигрывая те же мелодии на той же гитаре, на которой играл уже почти сорок лет. Сегодня он выступал в подвале старого пивоваренного завода, расположенного между двумя рассекающими Гамбург каналами. Слушатели сидели на скамьях вдоль длинных низких столов, пили пиво и глупо ухмылялись, пока он пел. Выходило, что он уже даже не был способен «держать» зал.

Корнелиус заметил молодое лицо. Мужчина лет тридцати стоял возле бара. Бледный, темноволосый. Тамм не был точно уверен, но ему показалось, что этот молодой человек ему знаком.

Он заканчивал свое выступление всегда одним и тем же номером. Это был своего рода автограф. Как песня «Над облаками» у Рейнхарда Мея, у Корнелиуса Тамма был свой хит — «Вечность». Аудитория наконец-то соизволила подняться, подхватить песню, обещавшую их поколению вечность. Победу. Только вот они не вечны и не победили. Все они сдались мещанству. Серости. Корнелиус тоже.

Закончив выступление, Тамм перешел к обычной рутине. Конечно, было унизительно сидеть за столом с коробкой дисков на продажу, но он проделал это с тем же выработанным энтузиазмом, который научился вкладывать в свои выступления. Как правило, ему удавалось продать лишь несколько штук, ведь он выступал в основном перед поклонниками, у которых по большей части уже имелись его альбомы. Как бы выразились капиталисты, он насытил свой рынок.

Однако Корнелиус улыбался и вежливо болтал с теми, кто остался после выступления, держась с незнакомцами как со старыми друзьями, потому что все они были порождением одной эпохи. Но душа Корнелиуса рыдала. Когда-то он был голосом поколения. Он придавал значимость конкретному временному периоду. Он пел от имени и для миллионов тех, кто выступал против грехов отцов, грехов их собственного времени. И вот теперь он продает диски со своими песнями в гамбургском подвале.

Было уже почти два ночи, когда он подогнал свой фургон к задней двери и загрузил в него усилитель и прочее оборудование. Закончив, Корнелиус ощутил весь груз своих шестидесяти двух лет. Пока он выступал, прошел дождь, и булыжный двор старого завода блестел в лунном свете. Один из работников бара помог Корнелиусу все собрать, попрощался и закрыл служебные двери, оставив его во дворе одного. Он посмотрел на луну и отливающие серебром крыши вокруг внутреннего двора. Где-то на Ост-Вестштрассе промчалась машина с включенной сиреной. Корнелиус подумал о Юлии, теплой, свежей и молодой, лежавшей в постели. О том, что ему не место рядом с ней. О том, что ему теперь вообще нет нигде места. Корнелиус Тамм смотрел на луну с пустого двора старого пивоваренного завода и чувствовал себя ужасно одиноким. Вздохнув, он захлопнул задние дверцы фургона.

Он вздрогнул, когда увидел рядом бледного темноволосого парня.

— Привет, — произнес незнакомец. Его рука описала полукруг, и Корнелиус успел разглядеть что-то темное, длинное и тяжелое. Что-то ударило его по лицу, послышался треск, и Корнелиус ощутил слепящую боль в скуле и шее. Он упал так быстро, что даже не успел осознать падение. Он почувствовал округлую верхушку булыжника поврежденной щекой и понял, что камень влажный не от дождя, а от его, Корнелиуса, крови.

— Извини за лицо… — Теперь нападавший склонился над ним. — Но я не мог бить тебя по голове.

Корнелиус ощутил, как в шею вошла иголка шприца, лунный свет начал меркнуть.

— Это повредило бы твой скальп…