— От неё, от Жени. Она сказала, что хочет прекратить это и ей нужны деньги, чтобы откупиться от сутенёра. Десять тысяч евро. Я дал ей две тысячи, пообещал, что остальные восемь дам позже. После этого мы не виделись.
— Что она говорила о сутенёре?
— Ничего. Только что зовут его Марк, фамилию она не знает, он мерзавец и все снимает скрытой камерой.
— И вы ей сразу поверили? Вам не пришло в голову, что она могла это выдумать?
— Сначала не поверил. Просто потому, что очень, очень не хотелось верить. Но потом понял: если она со мной могла за деньги, значит, с другими тоже. Я решил прекратить всякие отношения с ней. Это было трудно, больно, но другого выхода я не видел.
— И денег больше давать не собирались?
— Нет.
— А она не требовала?
— Нет. После той последней встречи она мне ни разу не звонила.
— Она не звонила. Но вы всё-таки приехали к её дому, сидели довольно долго в машине напротив подъезда и врали жене по телефону, что вы в конторе и у вас совещание. Вы следили за Женей?
Зацепа вскинул глаза, впервые посмотрел на Соловьёва открытым взглядом, но тут же сморщился, отвернулся, видно, голова у него всё ещё болела.
— Я не следил. Я тосковал по ней. Я страшно тосковал. А её, оказывается, уже не было. И вы приехали обыскивать квартиру. Нашли духи. Вычислили меня. Вы хороший следователь. Господи, как больно. Простите.
Он зажал рот, поднялся с дивана, еле волоча ноги, покачиваясь, добрёл до неприметной двери между двумя книжными шкафами. Щёлкнула задвижка. Соловьёв услышал жуткие лающие звуки. То ли Зацепу рвало, то ли он так рыдал. Дима выглянул в приёмную. Там было пусто. Секретарша сидела на подоконнике у открытого окна и курила.
— Настя, у него есть свой врач? — спросил Соловьёв.
— Да, кажется. Только я не знаю телефона. Вы у него спросите.
— Я уже спрашивал. Он отказывается.
— Надо позвонить Зое Федоровне, его жене.
— Да, пожалуйста. Иначе придётся вызывать «скорую».
— Погодите, а что вообще случилось? В чём дело? — спросила Настя, уже взяв телефонную трубку.
— Плохо ему. Врач нужен обязательно.
— Нет, я не понимаю, а почему плохо? Вы его допрашиваете, что ли? В связи с чем? По какому делу? — Секретарша разнервничалась всерьёз, в голосе появилась лёгкая агрессия.
— Не допрашиваю. Мы просто беседуем.
Соловьёв вернулся в кабинет и закрыл дверь. Зацепа уже вышел из туалета и сидел за большим столом. Лицо было влажным, дышал он ещё тяжелей. Видно, держался из последних сил. Соловьёв не стал говорить о враче. Он видел, времени осталось совсем мало. Зацепа в любой момент мог отключиться. Похоже, у него было прединсультное состояние. Дима задал вопрос, который считал сейчас самым важным.
— Николай Николаевич, откуда у вас фотографии?
— Подбросили.
— Вы обещали, что больше не будете лгать.
— Только не это, я не могу, он страшный человек, — пробормотал Зацепа и стал медленно сползать вбок, переваливаться через подлокотник. Соловьёв подхватил его, удержал, как мог, усадил в кресле.
Зацепа был без сознания. Лицо перекосилось. Левая рука болталась, как плеть.
— Ну и при чём здесь я? — спросил Вазелин.
Антон смотрел на него во все глаза. Только что это чмо спокойно выслушало известие об ужасной смерти Жени Качаловой, маленькой девочки, которая была в него влюблена, и ничего, кроме вопроса «причём здесь я?». Никаких эмоций. Каменное лицо.
— Вскрытие показало, что Женя была беременна. Семнадцать недель. Мальчик. Ваш ребёнок, Валентин Фёдорович.
— Откуда вы знаете, что он мой?
— Допрыгался, идиот, — прошептала Наташа.
Она сидела, отвернувшись, глядя в окно. Губы её дрожали, Антон не мог понять, то ли она усмехается, то ли сейчас заплачет.
— Да чей угодно! — процедил Вазелин сквозь зубы.
— Когда вы виделись с Женей? — спросил Антон.
— В воскресенье вечером. Мы были в клубе. Ушли рано. Она сказала, что ей надо встретиться с её учителем. Около десяти я высадил её из такси неподалёку от её дома, в сквере у казино. Все.
— С учителем? Кто он? Вы знаете его имя, фамилию?
— Конечно, нет. Она сказала, это её классный руководитель, преподаёт у неё в школе русский и литературу.
— Она объяснила, зачем она встречается с ним так поздно?
— Она сама этого не знала. Он назначил ей встречу. Он ей звонил. Я слышал, как она с ним разговаривала.
— Вы видели его?
— Нет. Такси остановилось довольно далеко, на противоположной стороне улицы. Я видел, как она перебегала дорогу.
— В десять пятнадцать в воскресенье он был дома, — сказала Наташа, — и больше никуда не выходил. Я могу это подтвердить официально, если нужно.
— Кроме вас, кто ещё может это подтвердить? — спросил Антон.
— В течение вечера несколько человек в разное время говорили с ним по домашнему телефону. В двенадцать пришла соседка, стала орать, что у нас слишком громко играет музыка. Он полчаса, наверное, с ней ругался. Слушайте, это что, допрос? Тогда где санкция, повестка, или как там у вас положено по закону? И какого чёрта вообще вы устроили спектакль вчера в клубе, потом тут, с интервью? — Наташа очень старалась не кричать, но голос срывался на визг.
— Нет. Это не допрос, пока только беседа. Все ещё впереди.