Вечная ночь

— Ну, с тобой все в порядке? — Она окинула Олю строгим оценивающим взглядом. — Ты какая-то пришибленная. Слушай, тут девочка после суицида, энергию тянет, ужас. Я не могу с ней разговаривать, у меня сейчас сопротивляемость на нуле. А ты нейтрал, тебе это не страшно.

Лида в последнее время слегка помешалась на биоэнергетической теории, делила людей на нейтралов, доноров и вампиров. Себя по какой-то сложной системе тестов причислила к донорам и, если больной казался ей вампиром, делала всё возможное, чтобы передать его другому врачу. Олю она считала образцом нейтральности, поскольку более вампирского контингента, чем маньяки, не существует, и если за пять лет работы с ними доктор Филиппова не умерла, значит, она непробиваемая.

— Оля, ты меня слышишь? Ты девочку посмотришь или нет?

— Посмотрю, так и быть.

— Ты чудо, Филиппова! Ты ангел!

* * *

Валерия Качалова следователь Соловьёв нашёл в ресторане «Голливуд», где певец обедал со своим продюсером. Дима ничего не стал сообщать по телефону, просто представился и сказал, что нужно срочно встретиться.

В ресторане было пусто и уютно. Наигрывал старый джаз. Со стен улыбались звезды Голливуда. Пахло пряностями и жареным луком. Заняты были всего два столика. За одним обедали три строгие холёные дамы средних лет, за другим двое мужчин. Крупный, полный, с жёлтыми зализанными волосами и маленьким хвостиком на затылке, ел суп. Худой, сгорбленный, с жидкими длинными патлами до плеч, грыз жареного цыплёнка. Соловьёв не сразу узнал в этом втором, пожилом и жалком, знаменитого Валерия Качалова.

— Вы следователь? Откуда у вас номер моего мобильного? Ах, ну да, понятно. Что всё-таки случилось? — спросил певец, едва Соловьёв подошёл к столу. Он так сипел, что было странно — как же он поёт на сцене?

Толстяк забыл про суп, расплылся в улыбке, встал, отодвинул стул для Соловьёва.

— Присаживайтесь. Что вам заказать? Меня зовут Михаил, я Валерин продюсер. А вы, если я правильно расслышал, Дмитрий. Можно без отчества? Тут, знаете, замечательные бифштексы с кровью. Очень рекомендую. Или, если вы предпочитаете рыбу, есть наша родная сёмужка. В меню, правда, они обозвали её сальмон по-лос-анджелесски, но суть не меняется.

Продюсер болтал без передышки. У него был резкий противный фальцет.

— Заткнись, будь так любезен, — попросил певец, — дай человеку сказать, что случилось?

— Ничего, ничего не случилось, — мяукнул продюсер, — ты кушай, не волнуйся. Дмитрий, можно вас на минуточку?

Толстяк взял Соловьёва под руку, повёл в другой конец зала.

— Умоляю, не говорите ему сейчас. У него через три часа концерт, это чудовищно важно. Пусть он отработает, а потом уж вы сообщите. Всё равно ничего не изменится, Женечку не вернёшь, пусть земля ей, как говорится. Бедная девочка, бедная её мать. Не помню, как зовут. Нелли, кажется. Их у него столько было… Боже, какое горе, какое чудовищное горе. И какое счастье, что она не единственный его ребёнок. Тут, слава тебе господи, Валерик постарался, наплодил дармоедов от разных баб. — Продюсер шептал в самое ухо, тяжело, влажно дышал, пока говорил, пару раз быстро мелко перекрестился. Соловьёв заметил у него на руке перстень с печаткой и цветную наколку, изящного морского конька.

— Погодите, откуда вы знаете? — спросил Дмитрий Владимирович, слегка отстраняясь.

— Я? Откуда знаю? — Он нахмурился. — Честно говоря, уже забыл. Сама по себе новость так чудовищна… Ах, ну да, звонила какая-то женщина Валере на мобильный. Он был в ванной, я подошёл. Она мне сказала. Кажется, она подруга матери Жени или что-то в этом роде. Ну, так мы договорились?

— О чём?

— О том, что вы ему пока ничего не скажете. Если концерт сорвётся, это катастрофа, мы попадём на дикие бабки. А сейчас вы с нами покушаете спокойно, я угощаю. Поговорите с ним о драке на последнем концерте. Вы наверняка слышали, чудовищная была драка в Химках, кого-то даже убили. Валера там выступал. Он свидетель. Ну, договорились? Умоляю вас, хотите, на колени встану?

Продюсер схватил его за правую кисть. Соловьёв почувствовал быструю возню влажных пальцев, успел отдёрнуть руку. По полу рассыпалось несколько мятых купюр по сто долларов.

— Сейчас же поднимите и прекратите истерику, — сказал Соловьёв.

Продюсер тихо зло выругался. Дима вернулся к столу, оставив толстяка собирать бумажки, пыхтеть и шёпотом материться.

Певец успел догрызть цыплёнка и молча курил. Соловьёв сел с ним рядом.

— Вы, наверное, насчёт того побоища в Химках? А Мишка небось умолял, чтобы меня не трогали сегодня до концерта? Не обращайте на него внимания, он псих, — произнёс певец, продолжая смотреть в одну точку.

— Валерий Иванович, когда вы в последний раз видели вашу дочь Женю?

— Женю? — Качалов загасил сигарету и резко развернулся к Соловьёву. — С ней что-то случилось?

— Случилось. Её нашли сегодня ночью в лесу, у Пятницкого шоссе, в двадцати километрах от МКАД. Я знаю, в такой ситуации слова ничего не значат, но всё-таки, примите мои соболезнования.

— То есть как — нашли? — Певец нервно помотал головой. — Какие, на хрен, соболезнования?! Что вы несёте?