Вечная ночь

Нравственный идиот — человек, напрочь лишённый совести и сострадания. Логичней было бы назвать его идиотом безнравственным. Такие крайне редко попадают в тюрьмы и в дома скорби. Это вовсе не тип уголовного преступника. Они слишком осторожны и хитры, чтобы пойти на прямое преступление. Это тип искусителя. Из них получаются успешные чиновники, политики, особенно преуспевают они в сфере торговли и рекламы. Они, как правило, неплохо образованы, бывают обаятельными, светскими, милыми. Правда, безнравственный идиот в чистом, классическом виде встречается крайне редко. В среднестатистическом подлеце, взяточнике, мошеннике присутствуют некоторые элементы идиотии, в более или менее мягком, размытом варианте. С возрастом, в зависимости от внешних обстоятельств, от окружения, патология может прогрессировать, но возможна и ремиссия.

«Ты полагаешь, Карусельщик ест младенцев? — спросила себя Оля. — Может, он просто мошенник, авантюрист. Никакое не чудовище. Даже если он кого-то и ест, то не в прямом, а в переносном смысле. И уж никак не младенцев. Нет. Не младенцев. Детей постарше».

Глава двенадцатая

Борис Александрович распахнул окно. В голове все путалось. Ветер зашуршал тетрадными страницами. Хлопнула дверь. От удара сорвалась с полки тонкая медная фигурка Дон Кихота и больно задела плечо.

Тетрадка оказалась действительно точно такая же, в линейку, сорок восемь листов, игрушечные медвежата на обложке. Не мудрено, что девочка перепутала и сдала её вместо той, в которой было сочинение. Никогда, ни разу в жизни, Борис Александрович не читал чужих дневников. Было сложно решиться, он чувствовал себя почти вором.

Он открыл и тут же закрыл тетрадь, отправился на кухню, включил чайник, присел на корточки перед холодильником. Заветренный кусок «докторской», три яйца, сковородка, накрытая тарелкой. На сковородке гречневая каша и полторы котлеты в сухарях, судя по запаху, недельной давности. Впервые за эти дни он по-настоящему проголодался. Выкинул все со сковородки, вымыл её, обжарил колбасу, залил яйцами. Пока готовил и ел, окончательно успокоился. Заварил себе крепкий чай, отыскал высохшую половинку лимона. С дымящейся чашкой вернулся в кабинет, открыл первую страницу. Глубоко вздохнул и даже перекрестился.

Почерк был настолько корявый и неразборчивый, что пришлось взять лупу.