Видите ли, я не убегала. Не в прямом смысле слова, когда ты удираешь от всех, превращаешься в новую личность и, ну не знаю, поступаешь, например, на работу в цирк или что-то в этом роде. Нет, я просто делала своего рода заявление. С самого начала, как только моим родителям предложили переехать в академию «Вечная ночь» — им в качестве преподавателей, мне как ученице, — я была решительно против. Всю мою жизнь мы провели в одном и том же небольшом городке, и я с пяти лет ходила в одну и ту же школу с одними и теми же ребятами. И хотела, чтобы так продолжалось и дальше. Есть люди, которые любят новые знакомства, легко вступают в разговоры и умеют быстро подружиться с чужаками, но я к таким не отношусь. Ничего общего.
Смешно: когда люди называют тебя робкой, они обычно улыбаются. Типа это здорово, просто такая забавная привычка, которую ты обязательно перерастешь, вроде щербатой улыбки, когда выпадают молочные зубы. Если бы они знали, каково это — в самом деле быть робкой, а не просто поначалу слегка неуверенной в себе, то не улыбались бы. Ни за что, знай они, каково это, когда желудок скручивается в узел, ладони потеют и ты вообще перестаешь соображать и не можешь сказать ни одного осмысленного слова. Нет, ничего классного в этом нет.
Когда это говорят мои родители, они не смеются, они достаточно сообразительны, и я всегда думала, что родители все понимают — до тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать. Тут они решили, что теперь самое время это преодолеть. И что для борьбы с этой привычкой нет места лучше, чем школа-интернат, — тем более что и они будут рядом.
Мне, в принципе, понятны их мотивы, но это всего лишь теория. В первый же миг, как мы повернули на дорогу, ведущую к академии «Вечная ночь», и я увидела это громадное, нескладное каменное готическое уродство, мне стало ясно: я никак не смогу учиться в этой школе. Но мама и папа отказались внять моим просьбам. Нужно было заставить их ко мне прислушаться.
Я на цыпочках пробралась по небольшой преподавательской квартире, в которой наша семья жила весь прошлый месяц, и услышала за закрытой дверью родительской спальни мамино похрапывание. Перекинув сумку через плечо, я медленно повернула дверную ручку и двинулась вниз по лестнице. Мы жили на самом верху одной из башен «Вечной ночи» — это звучит круче, чем есть на самом деле. Это означало, что мне придется спуститься по ступеням, вытесанным из камня больше двух веков назад — достаточно давно, чтобы стать неровными и истертыми. По всей длине спиральной лестницы было всего несколько окон, а свет еще не включили, поэтому мне предстоял сложный путь в темноте.
Вот только этого мне не хватало — воспоминаний о ночном кошмаре. Глубоко дыша, я продолжала спускаться и наконец добралась до большого зала на первом этаже. Величественное помещение, построенное, чтобы вдохновлять — или по крайней мере впечатлять: полы, выложенные мраморными плитами, высокий сводчатый потолок и окна из витражного стекла, тянувшиеся от пола до потолочных балок, причем у каждого окна свой узор — за исключением одного, в самом центре, из обычного стекла. Должно быть, приготовления к сегодняшнему дню завершились вчера вечером, потому что кафедра, с которой директриса будет приветствовать прибывающих сегодня учащихся, уже стояла на месте. Похоже, никто еще не проснулся, а это значит, что меня никто не остановит. Я с силой потянула тяжелую резную дверь и оказалась на свободе.
Утренний туман укутывал мир голубовато-серым одеялом. Я шла по территории академии «Вечная ночь». Когда ее строили — в начале восемнадцатого века, — здесь не было ничего, кроме природы в ее первозданном виде. И хотя с тех пор вокруг появились маленькие городишки, ни один из них не обосновался близко к «Вечной ночи»; и несмотря на красивые холмы и густые леса, никто никогда не построил неподалеку ни одного дома. И разве можно винить людей за то, что они не хотят жить рядом с этим местом? Я оглянулась на высокие каменные башни школы, вокруг которых обвивались искривленные горгульи, и содрогнулась. Сделала еще несколько шагов, и горгульи растаяли в тумане.