Вечная полночь

В первое утро, нащупывая дилаудид в рубашке, я влетел домой, словно в припадке булимии, с ключами от Туинки-вилля. Я знал, что «вылечился». Взвинченность ушла. Но смысл? У меня в кармане лежала вечность. Лучшая в мире хрень и надежный поставщик. Я напоминал человека, который нагнулся за утренней газетой и обнаружил алмазную копь.

Дома Сандра все еще спала сном праведника в спальне наверху. А внизу, с методичностью руководителя, подгоняющего работу своего сценарного отдела, я в очередной раз принялся воплощать образ, посетивший меня, когда я впервые переступил порог тогда еще не ставшего нашим пристанища.

Ванная была маленькой и белой, за исключением потускневшего кровоподтека на потолке, бледно-алого цветка, который я постоянно напоминал себе смыть и редко смывал. Едва вещество попало в меня, сытый бычий рев вырвался из моих приоткрытых губ. Он эхом отозвался в моей голове, и я начисто позабыл про кровь.

Поскольку дилаудид — это холодный коктейль, легко становишься неосторожным. Не надо ничего кипятить. Даже ложка не нужна. Ищешь что-нибудь подходящее. Маленькие кокаиновые пузырьки с завинчивающейся пробкой подходят идеально. Наполняешь водой, кидаешь колеса и просто разбалтываешь, пока крохотные белые пилюльки не превратятся в порошок, а порошок — в мутную жидкость.

Кстати, воду можно было бы прокипятить. Можно использовать дистиллированную. Так я и делал первые неделю-две, потом потуги соблюсти гигиену вытеснило элементарное желание торча. Иногда люди размешивают ложечками, знаете, какие прикручивают к коксовым пузырькам, когда нападаешь на них насчет этого говна. Но всякий раз, как у меня заводился кокс, я всегда выкидывал эту хреновину, употребив саму отраву. Обещая себе, разумеется, никогда больше так не делать. Никогда. До тех пор, пока у меня водились бабки или спонсоры, кто кого опередит…

Взамен я пользовался чашечкой для саке. Сандре подарили наборчик посуды для рисовой водки из четырех чашечек и миниатюрным чайником, какие помещаются в ладонь и согревают, как сама жизнь, когда наливаешь их содержимое. Фарфор украшала ручная роспись: махонькие зелено-голубые деревца, покачивающиеся над бурлящим морем.

Таков был мой ритуал, установившийся в первый же день, когда я влетел после знакомства с Джи у мерзопакостной забегаловки. Сперва я заглядываю в кухню нацедить у холодильника солидную кружку бутылочной воды из охлаждающего устройства Hinckley&Schmitt.

Делая глотки, я останавливаюсь поглядеть в окно над раковиной. Прямо под окном рос кривой абрикос. Гроздья сочных яйцеобразных фруктов качались на покрытых густой листвой ветках, отбрасывающих тень на полдвора На дерево было приятно посмотреть, от налитых абрикосов слюнки текли, пусть даже откусить хоть кусочек будет равноценно, что проглотить крысиный яд. За токсичным абрикосом тот, похожий на подпорку кактус Р. Крамп возвышался на двадцать футов над землей, увешанный собственными странными плодами: колючие красные шары, напоминавшие крест между жгучими перцами и ручными гранатами. Пылающие красные бугенвиллии и печальные голубые ипомеи оплетали забор сзади, перед ними рос красный шиповник и резвились ярко-оранжевые райские птицы. Соседское банановое дерево склонялось над цветами, первые гроздья толстых желтых пальчиков проглядывали сквозь восковые листья, ветки гнулись от наливающихся плодов.

Каждую секунду мелькала пара изумрудных колибри, дюжина пухлых жужжащих пчел. Со шприцом в руке, осматривая свое маленькое королевство, я ни как не мог поверить в великолепие сада. Столько пышной роскоши. Гигантские тропические цветы, папоротник высотой с небольшого динозавра, словно перенесенная доисторическая фауна, которой ни смог, ни дурной вкус в архитектуре не в силах помешать захватить землю везде, куда ни кинешь взгляд. То была жизнь в урбанистическом оазисе…

Едва мои мысли отвлекались от сада, я снимал одну из чашечек для саке, красиво расставленных на подоконнике. Ополаскивал от пыли или липких остатков. Расписной фарфор мило смотрелся. Сандра умела расставлять предметы в элегантной и приятной для глаз манере. Все в нашем доме было устроено строго и со вкусом. На стенах висели выполненные углем портреты музыкантов работы ее отца. Столик из голубого мрамора на черных трубчатых козлах украшал столовую. У нее был талант создавать изысканную обстановку. А у меня — оную разрушать.