Вечная полночь

— Да ты что! — ее разум никак не мог принять мысль о моем предупредительном внимании, моей вновь обретенной нежности. — Что стряслось?

— В смысле, что стряслось? Ничего не стряслось. А что уже нельзя сделать приятное своей любимой? Вот тут твой любимый конфитюр из бойзеновых ягод «Трейдер Джо». Я вроде не пережег тост? Знаю, тебе нравятся немного подрумяненные, но не слишком…

— Джерри…

— Подожди. Дай я выну пакетик заварки. Чай с бергамотом. Ты ж его любишь? Чай с бергамотом на завтрак?

— Джерри…

— Стой, у меня внизу есть овсянка. Решил принести сначала тост, пока он не остыл.

— С тобой все нормально?

— Со мной? Шутишь? Я замечательно… Сейчас вернусь. Кушай тост. Хочешь, вечером куда-нибудь сходим? Может, в то твое любимое японское заведение? Позовем Джанин? Или еще кого-то? Господи, ты только погляди, какое небо голубое. Будто черничный йогурт.

— Джерри… — мелодичные певучие британские интонации скатывались по лестнице, щекоча волоски в моих ушах, — Джерри, ты снова на наркотиках?

— Нет, конечно. Я просто-напросто радуюсь, бог ты мой. Разве и порадоваться нельзя?

— Ладно, — ответила она, и я почти разглядел легкую улыбку. — Ладно, тогда не принесешь ли мне масло?

— Бегу, милая. Бегу.

Она мне элементарно не доверяла — представьте себе! — и мои изысканные чувства оказались столь уязвлены, что мне пришлось смотаться вниз и выжать третий, убийственный, как вода, дозняк из еще не просохшей ватки. Не сидящим на игле профи одного не понять: если кончилась доза, у тебя остается вата. Которую, при должном отчаянном состоянии безысходности, станешь греть, промывать, выжимать до тех пор, пока не начнешь вкалывать в себя в основном хлорин. Только бы ощутить на один бесконечный миг между проколом и введением самой возможности избавления. В дальнейшем из-за этого дела я заработаю сенную лихорадку — адская штука, типа водобоязни, вызванная тем, что ввел в кровь вываренные ватные волокна. Длится не больше одного-двух дней, но состояние такое жуткое, что даже ветераны спрыгивания с героина начинают жевать наволочку и клясться одуревшим богам, повелевающим Вселенной, что они больше никогда и ни за что даже не ткнут себя в руку баяном. Пока все не возобновится по новой.

В то время, разумеется, мне, пожалуй, больше вставлял аромат втираемого спирта, чем от оставшихся случайных крошек дилаудида. Но какая к черту разница? Пристрастие к наркотикам ничем не отличается от любых остальных религий. Иногда лишь ритуал имеет значение.

Итак, то, что вначале было на раз побаловаться, немедленно прогрессировало в один раз в день, потом два раза и в конечном итоге приключение на целый день. Я бы начал схему, предназначенную определять мои грядущие дни. Выходя из дома на заре, я мчался в Рампарт, срезал на запад, потом на юг в Корея-таун, мимо всех понтовых мебельных магазинов, пластмассовых аллей прямо в места несанкционированной торговли. С каждым кварталом группки тщательно отмытых латиносов на автобусных остановках — по-моему, единственных людей в городе, работающих, чтобы выжить, и подтирающих за англами, которые просто делают деньги — сменялись кучками алкашни, валяющихся в проходах, потом бормочущими крэковыми, повесивших голову и шатавшихся по грязным тротуарам, тщетно пинающих собачье дерьмо и осколки стекла в поисках потерянного куска, нервно теребящих в кармане собственные фасовки с утренним дозняком, способным их назойливый зуд, адски искрящийся, приглушить на пару минут, охладить домну, где плавятся пружины в глазных яблоках.

В южной стороне бульвара Вашингтон, неподалеку от Венеции, я зарулил в еще не открывшуюся парковку в узкой аллейке и заглушил двигатель перед магазином свадебной одежды со скидкой «Будущая невеста». Созерцая улыбающиеся манекены в белых платьях — казалось, их подведенные глаза о чем-то мне говорят, но я боялся узнать, что именно — я ждал появления Большого Джи на «Бонневилле» 76-го года, проржавевшей голубой колымаге, на которой он с грохотом въезжал на стоянку позади ближайшей закусочной. За неделю знакомства с Джи я мутировал в собаку Павлова. Вижу этого не вышедшего ростом уроженца Понтиака, и стервятники моего сердца перестают кружить и начинают ворковать.

Потребовалось одна или две недели, прежде чем из чужака, косящегося со стоянки, я поднялся до полноправного члена Клуба Наркотического Завтрака «Рассветный Крэк». Высоченный Джи, дело видите ли в том, устраивал аудиенцию из окна у стойки закусочной. Интересно узнать, задумался ли хоть раз этот распространитель, что значит его счастливая эмблема для самых задолбанных американских граждан. По правде говоря, я не встречал города, где бы хоть в одной забегаловке не нашлось бы уголка, где местные затариваются колбами геры или пушистыми комками крэка. Администрация могла бы, по крайней мере, выделить что-то наподобие Дисконтной Карты для Наркотов. Дурь, скажем, за полцены согреет сердце всякого, у кого еще не перестали кровоточить дорожки.