Вечная принцесса

Юный принц, который тогда за руку привел ее к жениху, теперь сам занял его место. Гарри был полон неистовой радости, какую, бывает, чувствует мальчик в присутствии красивой девочки старше его годами. Когда-то она была невестой его старшего брата, и на свой десятый день рождения он по-детски выпрашивал у нее в подарок коня берберской породы. После той свадьбы он молился ночью, чтобы у него тоже была испанская невеста, точь-в-точь как Каталина. А когда они с Артуром уехали в Уэльс, он скучал и сочинял в ее честь любовные песни. Известие о смерти брата, которого он никогда особенно не любил, помимо умеренной скорби вызвало еще и радость, что теперь Каталина свободна.

И вот не прошло и двух лет, как она стоит с ним рядом рука в руке и ее золотисто-бронзовые волосы распущены по плечам в знак того, что она девственница. Голубые глаза из-за синей мантильи смотрят только на него, ее улыбка предназначена только ему.

Гарри так преисполнился счастьем и гордостью, что едва смог произнести свои клятвы. Артура больше нет, теперь он, Гарри, принц Уэльский, гордость своего отца, роза Англии. Артура нет, и невеста Артура теперь его, Гарри, жена. Артура нет, и теперь в Англии он — принц Уэльский, а его принцесса — она, Екатерина.

Снова принцесса

1504 год

Я могу обольщаться, что я выиграла, однако пока это не так. Должна была выиграть, но этого не произошло. Гарри скоро двенадцать, его провозгласили принцем Уэльским, однако меня на церемонию не пригласили, о нашем обручении народ не знает, и полномочиями принцессы я не облечена. На следующее утро после обручения я позвала посла. Он, наглец, явился только через день, будто мои дела для него не представляют никакой важности, и даже не извинился за опоздание. Я спросила, почему я не провозглашена принцессой одновременно с Гарри. Что он может на это сказать? Только предположить, что король ждет выплаты приданого, иначе дело с места не стронется. Однако посол знает не хуже меня и не хуже короля Генриха, что золотая утварь моя в уплату не годится и что, если мой отец не пришлет то, что должен, ничего не получится.

Моей матушке-королеве, конечно же, известно, что я безутешна, однако пишет она мне чрезвычайно редко. Я похожа на какого-нибудь ее посланца-первооткрывателя, какого-нибудь Христофора Колумба, только без экипажа и без карт. Она отправила меня в мир, и, если я свалюсь с края скалы или затеряюсь в море, мне никто не поможет.

Ей нечего мне сказать. Боюсь, она стыдится того, что я — как просительница при дворе. Но все-таки почему она мне не пишет? Меня мучают дурные предчувствия, что она больна или в печали, и однажды, в конце октября, я пишу ей и умоляю ответить мне, написать хоть слово. Позже выяснилось, что именно в тот день она умерла, так и не получив, так и не прочитав моего отчаянного письма…

Уезжая в Англию, я знала, что буду скучать по ней. Утешением была мне мысль, что солнце светит над садами Альгамбры, что она там, гуляет вдоль отороченного самшитом пруда. Но разве могла я подумать, что ее смерть настолько ухудшит мое положение! Отец, который всегда затягивал выплату второй части моего приданого, потому что ему нравилась игра «кто хитрей» с английским королем, обнаружил теперь, что та игра обратилась горькой реальностью: ему стало нечем платить. Всю жизнь он провел в неустанных походах на мавров, ни на что другое у него денег не было. Богатые доходы Кастилии теперь шли Хуане, матушкиной наследнице, по слухам спятившей от любви к мужу и его неверности, а у отца в Арагоне сокровищница опустела. Он стал теперь всего лишь одним из нескольких испанских королей. В глазах всех и каждого я теперь не инфанта объединенной Испании, жениться на которой честь для любого, а впавшая в бедность вдова, унаследовавшая дурную кровь. Наше семейство без матушкиной твердой руки и ее зоркого глаза разваливается, как карточный домик. Отцу осталось лишь скорбеть об утраченном, и боюсь, мое положение ничем не лучше. Мне всего девятнадцать. Неужто жизнь моя напрасна?

1509 год

Ничего не оставалось, как ждать, и, как ни трудно поверить, прождала я целых шесть лет. Шесть лет! И теперь я не та юная новобрачная, а зрелая женщина двадцати трех лет. Мне хватило времени понять, что обида короля Генриха глубока и он скоро ее не забудет. Ни одной принцессе на свете не приходилось так долго ждать, ни с одной не обращались так сурово, ни одну не оставляли в таком отчаянии.

Меня мучило сознание неудачи и полного своего бессилия. Особенно перед лицом ненависти, которую испытывал ко мне король Генрих. Гарри взрослел. Я почти его не видела. Двор мною пренебрегал. Я все больше впадала в нищету, старела, не лицом, так годами. Все ждала и ждала. А что мне еще оставалось?