Вечная принцесса

Бабушка, миледи Маргарита, превосходно натаскала своего последнего внука. Он готов ко всему. Кроме реальной жизни.

— Ты, впрочем, не надейся, что это случится на самом деле, — предупредил его король.

Мальчик удивленно вскинул глаза:

— То есть, государь?

— Наши испанские сваты грабили и дурили нас при каждой возможности не хуже записной сводницы, которая облапошивает солдата в таверне. Морочили нас и сулили то одно, то другое, как проститутка, на уме у которой только твой кошелек! По слухам… — И тут он осекся, сообразив, что говорит с сыном как мужчина с мужчиной, тогда как перед ним, в сущности, ребенок. А кроме того, как бы ни жгла душу обида, показывать ее не след. — Короче говоря, они воспользовались нашей дружбой, — закруглился он. — А теперь мы воспользуемся их слабостью.

— Разве мы не друзья, сир?

Генрих усмехнулся при мысли о мошеннике Фердинанде и его красотке-дочери, у которой хватило духу отвергнуть английского короля.

— О да! Самые верные друзья.

— Значит, мы обручимся, а потом, когда мне исполнится пятнадцать, поженимся?

— Шестнадцать будет верней.

— Но, государь! Артуру было пятнадцать!

И чем это все окончилось для Артура, горько подумал король, но произносить вслух не стал. Да и какая разница, пятнадцать или шестнадцать. Все равно этой свадьбе не бывать.

— Что ж, — ответил он. — Значит, пятнадцать.

Принц, чувствуя, что что-то не так, нахмурился.

— Мы ведь это всерьез, да, государь? Мне не хотелось бы обманывать такую милую принцессу. Я дам ей настоящий торжественный обет, ведь так?

— Так-так, — подтвердил король.

В ночь перед обручением с принцем Гарри мне приснился сон до того пленительный, что хоть не просыпайся. Я снова была в садах Альгамбры, шла рука об руку с Артуром, смеялась, глядя на него снизу вверх, и хвалилась перед ним красотами, которые открываются за высокой стеной из камня-песчаника, опоясывающей крепость: у наших ног расстилалась Гранада, а на горизонте высились горы в снеговых, серебряных на солнце, шапках.

— Я победила, — сказала ему я. — Я сделала все, как ты придумал, как мы затеяли. Я буду принцессой Уэльской, а потом королевой. Все, как ты хотел, как мечтала моя матушка, как повелел Бог. Ты доволен, любовь моя?

Он улыбнулся мне той улыбкой, какую дарил только мне, теплой и нежной.

— Я буду присматривать за тобой, — прошептал он, — всегда. Отсюда, из альянны.

Я даже не сразу поняла, о чем он, — так непривычно звучало в его устах это мавританское слово, которое значит одновременно рай, кладбище, место последнего упокоения и сад.

— Когда-нибудь я к тебе присоединюсь, — ответила я ему тоже шепотом, и, пока я произносила эти слова, ощущение его пальцев в моей ладони стало слабеть и совсем растаяло, как я ни старалась их удержать. — Мы снова будем вместе, любовь моя. Мы встретимся здесь, в саду.

— Я знаю, — выдохнул он, и теперь и его лицо растаяло у меня на глазах, как утренний туман, как мираж в жарком воздухе Сьерры. — Мы будем вместе, Каталина, любовь моя…

Был теплый июньский день. Каталина в новом синем платье и синем уборе на золотистых волосах стояла рядом с одиннадцатилетним мальчиком, сияющим от возбуждения в своей золотой парче.

Перед ними возвышался епископ Солсберийский, кругом выстроилось несколько человек: король с матерью, принцесса Мария, несколько свидетелей. Каталина вложила холодные пальцы в горячую, по-детски пухлую ладонь принца.

Каталина покосилась на сумрачное лицо короля. Тот сильно состарился за полгода своего вдовства, морщины стали резче и глубже, глаза ввалились. При дворе поговаривали, что он недомогает, что его сжигает хворь, от которой кровь становится жиже, иссякают силы. Кто знает, добавляли другие, а может, это разлилась желчь от потерь и разочарований.

Повернув голову к королю, Каталина робко ему улыбнулась, но не получила приветного тепла от человека, который второй раз становился ее свекром, потому что взять ее себе в жены, как он хотел, не удалось. У нее мороз пошел по коже. Доныне она надеялась, что король смирится с ее решимостью, с приказом ее матери, с Господней волей. Теперь же, чувствуя идущий от него холод, она замерла от страха, что эта церемония, при всей внешней истовости, подобающей священному обряду обручения, окажется лишь очередной уловкой в битве двух королей.

Со страхом в сердце она перевела глаза на епископа, который произносил все полагающиеся слова, и повторила те, что полагались ей, стараясь не думать о том, как всего полтора года назад она их уже говорила, стоя рядом с юношей, красивей которого не видела и не увидит никогда…