Названия французских кафедральных городов — городов, имеющих свой лабиринт, — звучны, как большой церковный колокол: Амьен, Аррас, Осер, Байё, Шартр, Реймс, Сент-Омер, Санс и еще (хотя это коллегиальная церковь, а не кафедральная) Сен-Кантен. Все лабиринты XIII и XIV веков, за исключением одного, имели круглую или восьмигранную форму и чаще всего одиннадцатикруговую схему, которая и стала в XX веке известен как шартрская — в честь крупнейших и наиболее известна старых образцов, чудесным образом уцелевших.
Уцелевших? Из всех церковных лабиринтов только лабиринты в Амьене, Байё, Шартре и Сен-Кантене сохранились в первоначальном виде, и к тому же амьенский лабиринт — это тщательным образом воссозданная в конце xix века копия лабиринта, который убрали из нефа собора чуть раньше в том же веке.
Собор в Байё когда-то мог похвастать вышитым ковром конца XI века, на котором в бесшабашной, чуть ли не мультяшной манере рассказывалась пронзительная история нормандского завоевания Британии. А кроме того, здесь находится самый итальянизированный французский лабиринт. Он не в нефе. Запертый на замок последние семьсот лет, в центре пола высокого готического дома капитула собора помещается маленький плиточный лабиринт. Теперь он изношен настолько, что узор каждого отдельного изразца можно представить себе (и возможно, неверно) только благодаря старинной цветной иллюстрации, но и сейчас понятно, что этот церковный лабиринт не похож ни на один другой в стране. Во всей Франции нет другого такого лабиринта, который был бы слишком мал (шириной всего 12 футов), чтобы по нему можно было пройти. И нет другого лабиринта, который был бы расположен в такой части церкви, доступ в которую открыт только духовенству. И хотя на первый взгляд он точь-в-точь повторяет стандартную шартрскую схему, на самом деле это не так. Здесь только десять кругов.
Пол помещения, чьи размеры можно грубо обозначить как 24 на 45 футов и над которым с одного края нависает огромная картина Поклонения Деве Марии, словно начисто оттерли от всякого рода украшений. Но, когда глаза приспосабливаются к здешнему освещению, начинает проступать, как засыпанные листьями грибы в лесу, узор изразцов: множество вариантов изображения королевской лилии, сказочные замки, головы львов, треугольник, образованный тремя левыми руками, дубовые листья, грифон, дикий кабан, человек, дующий в рог. Уцелевшая, и даже неплохо сохранившаяся охотничья сцена раскинулась всего в одной ступеньке от «Поклонения» — единственного религиозного предмета в помещении. Даже рыба, самое символическое из созданий, изображенная на одном из изразцов и оберегаемая своим укромным положением в самом углу лабиринта, определенно не имеет никакого отношения ни к астрологическим Рыбам, ни к ранней христианской иконографии. Это всего лишь то, что следует почистить, поджарить и съесть.
Яркие цветные картинки, которые теперь украшают стену возле дверей капитула — формального места встреч кафедрального духовенства, дают представление о том, какими виделись старинные изразцы художнику XIX века, и некоторые из них выглядят так, будто иллюстратор находился под сильным влиянием обоев Уильяма Морриса или произведений «Кельтского возрождения»[19]
. Преобладающие цвета уцелевших изразцов (размером примерно три квадратных дюйма) — коричневый, красный, зеленый и желтый. Вероятнее всего, их изготавливали здесь же, в деревне, которая теперь носит название Ле-Моле-Литтри, и образцы производившейся в этой деревне плитки обнаруживаются в том числе и на средневековых полах в соседнем городе Кан. Так и хочется представить себе, что их блестящая соляная глазурь стиралась под ногами танцующих каноников: отодвинув стулья к стенам капитула, они танцевали вдали от взоров простого люда, чей собственный лабиринт находился где-то еще — повсюду.В отличие от лабиринта в Байё, который, в конце концов, имеет мало отношения к Западной Нормандии и находится уже чуть ли не в Бретани, остальные раннефранцузские лабиринты отличаются простотой, сравнимой с той, что проповедует секта шейкеров[20]
. Они изготавливались из простого, некрашеного камня, и дорожка их была белой, светло-серой или бежевой, как в Шартре, а иногда — черной или темно-синей, как в Амьене или Сен-Кантене.