Читаем Вечная тайна лабиринта полностью

Эйртон был страстным поклонником Дедала, хотя многие и утверждают, что его настоящая любовь — это Минотавр. Он внимательнейшим образом изучил жизнь Дедала, повторил некоторые его достижения (например, отлил медовые соты из чистого золота) и, создавая декор лондонского ресторана «Минотавр», от пола до потолка украсил его собственными картинами и рисунками легендарного чудовища. Еще Эйртон написал внушительный роман «Создатель лабиринтов», в котором беллетризует некоторые свои догадки относительно лабиринта царя Миноса и его значения. Он полагает, что лабиринт должен был иметь двойной центр («две комнаты, разделенные лабиринтом внутри лабиринта»), и добавляет, что эти комнаты задумывались как символы близости Солнца и Луны. На то, чтобы пройти лабиринт между ними, требовалось ровно столько времени, сколько Солнце и Луна видны на небе вместе в день в середине года». Ну а петляющая форма лабиринта была навеяна Эйртону древними воспоминаниями — удивлением, которое испытывал первобытный человек при виде внутренностей, выпадающих из убитых людей или животных.

Вскоре после того, как «Создатель лабиринтов» был издан в Соединенных Штатах в 1967 году, Эйртон получил запрос от Арманда Эрпфа, финансиста и издателя, не сможет ли он перестроить лабиринт в его загородных владениях в Арквиле, штат Нью-Йорк. Предложение показалось скульптору крайне заманчивым — пожалуй, это была именно та возможность, к которой он готовился всю свою жизнь. Лабиринт был завершен в 1969 году, и, когда Майкл Эйртон умер в 1975-м, план арквильского лабиринта был воспроизведен на его могильной плите в Хэдстоке, деревне, расположенной недалеко от знаменитого торфяного лабиринта в Саффрон-Уолдене. Хотя сам лабиринт редко бывает открыт для посетителей, копия бронзового Минотавра из лунной комнаты стоит рядом с собором Святого Павла в Лондоне — в крошечном парке Почтальонов, бывшем церковном дворе, где раньше присаживались передохнуть письмоносцы.


Кирпичный лабиринт Майкла Эйртона в Арквиле (Нью-Йорк)


Тенистая тропа из черной и белой гальки ведет из арквильского лабиринта прямо в лес. Вдоль ее пути стоят высоченные плинты, увенчанные гигантскими урнами, которые смотрелись бы уместно где-нибудь в строгих садах Версаля или в альбоме Эдварда Гори[54]. Тропинка заканчивается у входа в небольшую (26 футов в ширину) черно-белую каменную версию восьмиугольного лабиринта в Сан-Кантене во Франции. Здесь, возможно, с целью послужить успокоительным противоядием ужасам логова Минотавра, он называется просто — иерусалимский лабиринт.

Он был построен по просьбе — а вероятно, даже и по настоянию — Арманда Эрпфа в 1970 году. Эйртон не находил большого интереса в церковных напольных лабиринтах, которые называл «христианскими уникурсальными путаницами». Вероятно, он просто считал их скучноватыми. В своем докладе в Детройтском институте искусств Эйртон описал созданный им тип лабиринта с многочисленными соблазнами свернуть в неверном направлении как «более беспощадную возможность выбора и необходимости, которая присутствовала повсеместно до рождения Христа». Христианский лабиринт, несмотря на то что он может безжалостно вести тебя к «искуплению», в действительности, говорил Эйртон, «лишен риска совершить ошибку» и «не оставляет места случайности». Слова «лишенный авантюризма» он не использовал, но в данном контексте этого и не требовалось. В конце концов заказчик получил лабиринт, о котором просил, но, при всей своей красоте и элегантности, он лежит — почти в буквальном смысле слова — в тени своего более выразительного соседа.

Перейти на страницу:

Все книги серии Вещи в себе

Порох
Порох

Аннотация издательства: Почему нежные китайские императрицы боялись «огненных крыс», а «пороховые обезьяны» вообще ничего не боялись? Почему для изготовления селитры нужна была моча пьяницы, а лучше всего — пьющего епископа? Почему в английской армии не было команды «целься», а слово «петарда» вызывало у современников Шекспира грубый хохот? Ответы на эти вопросы знает Джек Келли — американский писатель, историк и журналист, автор книги «Порох». Порох — одно из тех великих изобретений, что круто изменили ход истории. Порох — это не только война. Подобно колесу и компасу, он помог человеку дойти до самого края света. Подобно печатному станку, он способствовал рождению современной науки и подготовил промышленную революцию. Благодаря пороху целые народы были обращены в рабство — и с его же помощью вновь обрели свободу. Порох унес миллионы жизней, но самой первой его работой был не выстрел, а фейерверк: прежде, чем наполнить мир ужасом и смертью, порох радовал, развлекал и восхищал человека.

Джек Келли , Джо Хилл

Документальная литература / Боевая фантастика
Краткая история попы
Краткая история попы

Не двусмысленную «жопу», не грубую «задницу», не стыдливые «ягодицы» — именно попу, загадочную и нежную, воспевает в своей «Краткой истории...» французский писатель и журналист Жан-Люк Энниг. Попа — не просто одна из самых привлекательных частей тела: это еще и один из самых заметных и значительных феноменов, составляющих важнейшее культурное достояние человечества. История, мода, этика, искусство, литература, психология, этология — нигде не обошлось без попы. От «выразительного, как солнце» зада обезьяны к живописующему дерьмо Сальвадору Дали, от маркиза де Сада к доктору Фрейду, от турнюра к «змееподобному корсету», от австралопитека к современным модным дизайнерам — таков прихотливый путь, который прошла человеческая попа. Она знавала времена триумфа, когда под солнцем античной Греции блистали крепкие ягодицы мраморных богов. Она преодолела темные века уничижения, когда наготу изображали лишь затем, чтобы внушить к ней ужас. Эпоха Возрождения возродила и попу, а в Эпоху Разума она окончательно расцвела: ведь, если верить Эннигу, именно ягодицам обязан Homo sapiens развитием своего мозга. «Краткая история попы» - типично французское сочетание блеска, легкости, остроумия и бесстыдства.

Жан-Люк Энниг

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Романы / Эро литература
Роман с бабочками
Роман с бабочками

«Счастье, если в детстве у нас хороший слух: если мы слышим, как красота, любовь и бесполезность громко славят друг друга каждую минуту, из каждого уголка мира природы», — пишет американская писательница Шарман Эпт Рассел в своем «Романе с бабочками». На страницах этой элегантной книги все персонажи равны и все равно интересны: и коварные паразиты-наездники, подстерегающие гусеницу, и бабочки-королевы, сплетающиеся в восьмичасовом постбрачном полете, и английская натуралистка XVIII столетия Элинор Глэнвилль, которую за ее страсть к чешуекрылым ославили сумасшедшей, и американский профессор Владимир Набоков, читающий лекцию о бабочках ошарашенным студентам-славистам. Настоящий роман воспитания из жизни насекомых, приправленный историей науки, а точнее говоря — историей научной одержимости.«Бабочка — это Творец, летящий над миром в поисках места, пригодного дм жизни людей. Бабочки — это души умерших. Бабочки приносят на крыльях весну. Бабочки — это внезапно осеняющие нас мысли; грезы, что мы смакуем». Завораживающее чтение.

Шарман Эпт Рассел

Биология, биофизика, биохимия / Биология / Образование и наука
Тихие убийцы. Всемирная история ядов и отравителей
Тихие убийцы. Всемирная история ядов и отравителей

Яды сопровождали и сопровождают человека с древнейших времен. Более того: сама жизнь на Земле зародилась в результате «отравления» ее атмосферы кислородом… Именно благодаря зыбкости границы между живым и неживым, химией и историей яды вызывали такой жгучий интерес во все времена. Фараоны и президенты, могучие воины и секретные агенты, утонченные философы и заурядные обыватели — все могут пасть жертвой этих «тихих убийц». Причем не всегда они убивают по чьему-то злому умыслу: на протяжении веков люди окружали себя множеством вещей, не подозревая о смертельной опасности, которая в них таится. Ведь одно и то же вещество зачастую может оказаться и ядом, и лекарством — все дело в дозировке и способе применения. Известный популяризатор науки, австралиец Питер Макиннис точно отмеряет ингредиенты повествования — научность, живость, редкие факты и яркие детали — и правильно смешивает их в своей книге.

Питер Макиннис

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука