Вечно чёрные растения

– Через сутки после того, как я напился, мне позвонили и сказали, что мой учитель умер от сердечного приступа в поезде, возвращаясь обратно. Внутри снова стало пусто, как будто обломился крючок, на котором все висело. Мысли растворились в моей голове, и почему-то я сел у окна и стал смотреть на прохожих, играющих со своими собаками детей, периодически падающих на красно—оранжевый, осенний ковер, устлавший все пространство двора. День был очень солнечный, а мое состояние было полностью противоположным. Просидев так какое-то время, я встал, неспешно достал маленькую записную книжку с множеством телефонов и адресов. Отец дал мне ее перед отъездом в Норвегию, там были контакты его знакомых, к которым я мог обратиться в случае чего. То, что меня интересовало, было написано первым. Это номер его близкого друга, он знал обо всем и помогал отцу уладить многие проблемы. Я видел этого человека несколько раз, и тогда он показался мне холодным, суровым типом, которому я не решался посмотреть в глаза. Сегодня же я решил первый раз в жизни позвонить ему, так как только он мог помочь мне в одном, важном для меня сейчас деле. В трубке слышались гудки, потом раздался хриплый мужской голос. Я представился. Мой звонок явно был очень неожиданным для него, а просьба и вовсе поставила в тупик. Я сказал, что хотел бы сходить на могилу своей матери, и попросил его помочь мне в этом, так как отец уехал, и не хотелось бы его тревожить. Мужчина согласился, но сказал, что сможет только завтра, так как сегодня занят, я же понял, что он хочет позвонить отцу и спросить, стоит ли это делать. Не знаю, звонил ли он или нет, но только утром следующего дня мы встретились в условленном месте и поехали на кладбище. Я узнал этого человека сразу, он практически не изменился, высокий, темноволосый мужчина поздоровался со мной, и мы сели в его машину. Все тот же взгляд, задумчивый и суровый. Разговор как-то не клеился, он не знал, о чем со мной говорить, а мне говорить совсем и не хотелось. На вопросы о моей жизни я отвечал коротко и сухо, пряча глаза. Я первый раз ехал на могилу своей матери, которую убил собственными руками. Внутри было ощущение, что я возвращаюсь в прошлое, что мне придется посмотреть сейчас ей в глаза, объяснить свой поступок, просить прощение. Сколько раз я хотел сделать это, но каждый раз находил множество причин не ехать. Мы въехали на территорию кладбища, вышли из машины и дальше пошли пешком. Кресты, памятники, фотографии, на которых лица умерших с улыбкой смотрели на проходящих мимо людей. В мою голову врезалась мысль о том, что только бы на ее могиле не было фотографии, лицо матери осталось в моих воспоминаниях, но вот смотреть на нее сейчас я был не готов. В одно мгновение я остановился, мужчина, сопровождавший меня, остановился тоже и посмотрел мне в глаза, тогда я понял, что он меня не винит. В какую-то секунду я хотел кинуться к нему на шею и зарыдать, как никогда этого не делал, но потом сдержался, постоял еще минуту, не говоря ничего, и пошел дальше. Мог ли я рассчитывать на жалость или сострадание, разве можно было понять то, что я сделал, не зная причин. Двигаясь дальше, больше всего мне хотелось в тот момент никогда не прийти. Бродить, искать и не найти, только бы он забыл это место, сказал, что прошло много лет, и теперь он не может вспомнить, где она похоронена. Сердце билось с такой силой, что каждая секунда казалась мне в тот момент часами, руки и ноги похолодели, и то ли от вида могил и крестов, то ли от волнения меня резко кинуло в озноб. Свернув на узенькую тропинку, мы стали пробираться между могилами, с трудом стараясь не ступить на чье-то последнее пристанище. Я понял, что мы практически пришли, и оставалась еще последняя возможность бежать отсюда, бежать от себя и от нее. Крест, еще крест, мой сопровождающий остановился и посмотрел на надпись. За черной, невысокой оградкой стоял гранитный камень с данными моей матери. Фотографии не было. Посмотрев на дату ее смерти, я спросил, какое сегодня число, мужчина, не колеблясь, назвал его, и я понял, что сегодня день ее смерти. Все, что мне не удавалось вспомнить о той ночи, хлынуло на меня в эту же секунду. Ее мертвое лицо, крик отца, его слезы возле ее мертвого тела. В охватившей его ярости он набросился на меня, избивая что есть силы. Я вырвался и побежал в комнату своей няни, которая проснулась от выстрела. С большим трудом ей удалось отбить меня у него, приведя сильным ударом в чувства. Ужас той ночи только здесь возник в моей памяти после стольких лет полного затмения. Я стоял неподвижно, ухватившись обеими руками за оградку, чувствуя тебя рядом. Вечером того же дня я покончил с собой,– он решил закончить историю, которую она не дала договорить. Только теперь эти слова исходили из уст маленького, восьмилетнего мальчика, который сидел рядом с ней. – я так и не нашел для себя смысла жить. Убивая в ту ночь тебя, я объявил и себе смертный приговор, только с отсрочкой на пытку той жизнью, которую прожил. Ты уничтожила все: и мое детство, и мою жизнь в целом. Ты отрезала мне крылья и выжгла те места, откуда они росли!