Вечно в пути (Тени пустыни - 2)

Явно, Джаббар ждал от Сеид Батура, прославленного калтамана, совсем другого. Он поморщился и приказал:

- Эй, позовите писца!

Подошел еще совсем молодой человек в такой же высокой папахе, как и у всех.

- Садись, пиши! - приказал Джаббар. - Пиши: "Мусульманам - воинам туркменского полка. Братья мусульмане, не поднимайте меч на мусульман. Храбрость свою направьте на нечестивых большевиков. Послушайтесь! Не послушаетесь, жестоко расправимся с упрямцами..." Всё. А вы, Сеид Батур? Где ваши воины? Почему они за границей?.. Почему их нет здесь?

Он замолчал, готовый выслушать ответ, но Сеид Батур только закряхтел и не раскрыл даже рта.

Зыркнув на него глазами, маленький подвижный туркмен заносчиво сказал, стараясь говорить медленно и важно:

- Я Караджа Тентек...

Он обвел всех сидящих взглядом, готовый насладиться впечатлением, произведенным его именем, но никто даже не посмотрел на него.

- Говорите, Караджа Тентек! - устало сказал Джаббар.

- Я Караджа Тентек из Серахса! Я, Караджа Тентек, заставил большевиков дрожать. Я напал на аул. Я повесил своими руками вероотступника учителя, я вырвал из живота его жены неродившегося ублюдка, я сжег кооператив, я угнал сто сорок баранов из колхоза, я...

- Брось!.. Брось хвастать...

Все повернули головы на хрипловатый голос. Резкие слова выкрикнул молодой ахунд* с глазами фанатика.

_______________

* А х у н д - духовное лицо.

Поправив на голове белоснежную чалму, он бесцеремонно прервал Караджу Тентека:

- Ну и что? Подумаешь! Посмотрите на него! Он повесил учителя, зарезал беременную женщину! Храбрец... Все прыгнули - и черепаха прыгнула...

Караджа Тентек попытался возразить, но ахунд брезгливо продолжал:

- Мои воины налетели на колхоз Урта Яб. Били мы нагайками "актип" до смерти, мясо с ребер лохмотьями рвали, прикончили уполномоченного посевкома, отрезали голову секретарю сельсовета... Дайхан покалечили, на колхозных лошадей и верблюдов погрузили зерно и увезли. О! Пророк приказал идти на отступников войной, предать пламени их жилища, истребить их посевы, разорить нечестивые колхозы! В дым развеять!.. Все по-божески сделали! И что же? Думаете, разогнали колхоз?.. Чепуха! Увы... эти большевики твердокаменные. Пять дней назад я поехал в Урта Яб. Прошел со дня погрома лишь месяц, а колхоз стоит на месте... Дайхане собирают урожай, а нас встретили пулями... Ослабела вера в людях!

И он осторожно коснулся окровавленной повязки, высовывавшейся из-под чалмы.

- Говоришь ты много, ахунд, - сказал мрачно подслеповатый, рябой от оспы знаменитый своими набегами и фанатизмом Овез Берды Караул Беги из Андхоя. - Слова похожи на золото, а в самом деле медь. Не знаешь славы настоящего аламана. Или полное обращение, или полное истребление! На кровь неверных надо смотреть не содрогаясь, приучайся! Так завещал пророк!

Но Зуфар не мог равнодушно слушать. Похвальба калтаманов вызывала тошноту. Несколько раз порывался он вскочить и бросить им в лицо гневные слова. Но его так тесно сжали, что он не мог шевельнуться. А когда он выкрикнул "Собаки!", голос его потонул в шуме. Все вожди говорили разом. Пьяные от ярости, они кликушески вопили, расхваливая свои подвиги: разорили железнодорожную станцию, убили столько-то, напали на хлопковую базу Порсы, разграбили кооператив, сожгли столовую, опустошили дома советских служащих, убили трех сотрудников аулсовета, по дороге в Кок Чага ограбили и убили семь человек, зарезали председателя батрачкома, разгромили ветеринарный пункт, повесили фельдшера, напали на караван с хлебом у Бахардена, застрелили счетовода, угнали четыреста верблюдов, сожгли новую школу, повесили молодую учительницу: пусть будет неповадно девушкам-туркменкам учиться у кяфиров-урусов...

Они долго похвалялись, сводили счеты со степной беднотой, с черной костью, задумавшей порвать путы рабства и пошедшей в колхозы строить жизнь без баев и господ. Особенным красноречием отличались калтаманы-старики. Они потрясали высохшими, похожими на черные сучья руками и звали к старине, к временам аламана, когда жители пустыни знали только саблю и ружье, презирали всякую работу и заставляли трудиться на себя персидских невольников и всякую черную кость, а сами проводили время в сладостных утехах с черноокими рабынями и в охоте на джейранов и куланов. Стараясь перекричать шум и гам, какой-то столетний, но еще крепкий с виду бахарденский старик пронзительным голосом вопил: