Вечное пламя

– Нет. – Болдин покачал головой, помолчал и добавил: – Но человек неслучайный. Так что идите, Иван Николаевич. Глядишь, еще свидимся. А мы тут пока наведем шуму, за это не беспокойтесь. Немцам не до вас будет. Разведка принесла на хвосте, что рядом штаб мехдивизии расположился. Очень это нам кстати. – И он протянул широкую, крепкую руку: – Удачи вам, Иван.

Теперь Лопухин шагал рядом с носилками, беспокойно оглядываясь по сторонам, хотя и понимал, что авангардный отряд идет впереди, и если они чего не углядели, то он точно не увидит. Но все равно… Через плечо была перекинута тяжелая сумка с бумагами, что передал ему Колобков.

– Ты только донеси до редакции! Тут и пленки, и то, что мы с тобой писали! Это ж история, Лопух!

– Донесу, Колобок, донесу… – вздохнул Иван. – Куда ж я денусь?

Хмурый капитан, командовавший небольшим отрядом, махнул рукой:

– Стой! Тишина…

Лопухин прислушался. Ничего… Только смутная тревога в душе. Будто какой-то странный зов…

И тут, неожиданно громко, донесся из-за деревьев дребезжащий, чуть надсадный тоскливый звук, будто кто-то бил в большой треснутый колокол. Примчалась разведка.

– Деревня! – откозырял запыхавшийся красноармеец. – Поп там…

– Слышу, – хмуро ответил капитан. – Сам слышу.

Поп, седой, худющий, с широкой, совершенно белой бородой, сидел на пороге церкви – довольно высокой, сложенной из толстых, местами обгоревших бревен. Узкие длинные окна напоминали бойницы, а на чудом уцелевшей маковке болтался привязанный кусок рельсы.

Кроме попа в деревне не было никого. Торчали два более или менее сохранившихся дома рядом с церковью да черные, словно гнилые зубы, остатки изб.

У капитана с попом состоялся короткий разговор, после чего старик махнул рукой – заходите, мол. Бойцы быстро затащили Лилленштайна внутрь церкви, кто-то остался караулить снаружи, кто-то ушел на дальний конец деревни. Обычная суета, гарнизон, хоть будь он из десяти человек, все равно гарнизон. Служба.

Лопухин, оставшийся без дела, подсел к попу. Тот повернул голову к Ивану, оглядел его внимательным взглядом прозрачных, невероятно голубых глаз. Сквозь такие глаза смотрит на землю небо. Отвернулся.

Иван прокашлялся.

– Как вы тут… – Он замялся, не зная как называть священника. – Батюшка?..

– Живу и ладно…

– Не страшно? Немцы вокруг…

– А тебе страшно?

– Я… – Иван почувствовал себя глупо. – Я на войне.

– И я. Всю жизнь… – Он посмотрел наверх. – Вон, видишь, колокол мой?

– Рельсу? Вижу…

– Вот такое у меня оружие. От старого колокола только язык и остался, – старик кивнул куда-то. Иван посмотрел в указанном направлении и поразился. На земле лежал здоровенный, наверное с руку длиной, толстый колокольный язык.

– Тяжелый?

– Поди подними, – равнодушно ответил священник.

Лопухин поднялся, взялся за вытертое до блеска основание. Приподнял. На лбу надулись, выступили вены. Оторвал от земли. С трудом перехватил, чтобы можно было держать обеими руками. Тяжелая бронзовая болванка тянула к земле, пригибала.

Иван, чувствуя, как дрожат от напряжения руки, опустил, почти уронил язык на землю. Почва ощутимо дрогнула под ногами.

– Тяжелый…

– Некоторые и поднять не могут. – Поп глянул на Лопухина с некоторым уважением. – А я так почитай лет двадцать…

Священник вздохнул.

– Что лет двадцать? – Иван не понял.

– Хожу…

«Попик наполовину сумасшедший», – вспомнил Лопухин слова Болдина. Видимо, генерал был прав. Куда старику с такой бандурой таскаться?

– А с колоколом что случилось?

– Увезли. Скинули с маковки да увезли. Году в двадцатом. На переплавку. Для промышленных нужд, видать. – Священник покосился на Лопухина. – Я, собственно, не в обиде. Может, он пользу кому принес. Железку повесил, хоть и не по укладу, но все-таки… А вот церковь они зря спалить пытались. Вона как вышло… – Он кивнул в сторону деревни и вздохнул: – Глупо вышло.

– А вы тут… давно? – Иван зажмурился. У него начала кружиться голова. Перед глазами побежали черные мушки.

«Не стоило болванку тягать… Так и надорваться не долго…»

– Давно, – священник хмыкнул и повторил со значением: – Давно… Разные времена видел, лихие. – Он прислушался. Посмотрел на Ивана. – Ты запыхался совсем, молодец. Пойдем…

Монах поднялся и пошел куда-то за церковь. Лопухин двинулся следом.

На заднем дворе обнаружился большой ухоженный огород и огромный, вросший в землю колодец. Не колодец, а ворота в землю… Когда Иван подошел к нему, поп уже крутил массивный ворот. Поскрипывало дерево.

– А вы один тут живете? – поинтересовался Лопухин, опираясь на колодезный сруб.

– Один, – кивнул старик. – Кто ж еще тут жить станет?

– Большой огород…

– Я к работе привычный. – Он легко, без напряжения вытянул ведро. Поставил на край, качнул стенки, плеснула вода. Снял с крючка деревянную, видимо, вырезанную вручную плошку, наполнил водой, протянул Ивану. – Пей. Хорошая водичка. А то сомлеешь еще…

Лопухин принял плошку, поднес к губам, втянул воздух. Пахло чем-то из детства. Березовым соком. Весной. Лесом после грозы. Травами в поле.