Вечное солнце. Русская социальная утопия и научная фантастика второй половины XIX — начала XX века

После недолгого спора мы решили было, что я немедленно поднимусь в 14-й этаж, где, как мы знали, жил молодой врач. Уже я направился к двери, как внезапно погас во всей квартире свет. Было уже достаточно светло на улице, но всё же это явление нас поразило. И опять Мария, с удивительной проницательностью, сразу определила совершающееся. «Что-то испортилось на Станции, — сказала она, — будь осторожен!» Потом она повелительно приказала Андрею не прикасаться более ни к каким кнопкам и рукояткам: чудесная прозорливость женщины, не спасшая, однако, её самое! А я между тем уже был на площадке. К моему изумлению, там толпилось человек двадцать, встревоженных, взволнованных. Оказалось, что почти в каждой квартире случилось какое-нибудь несчастие: некоторые были убиты, как бабушка, при попытке говорить по телефону, другие получили страшный удар при прикосновении к рычагу телекинемы, третьих обварило вырвавшимся паром, одному заморозило руку из холодильника и т. д. Было ясно, что правильная работа машин нарушилась и что все провода таили теперь опасность.

Обменявшись бессвязными объяснениями, мы решили вызвать лифт. Долго никто не решался дать нужный сигнал. Наконец, какой-то пожилой человек отважился нажать кнопку. Мы смотрели на него со страхом, но он остался невредим. Однако каретка не появлялась: ток не действовал. После некоторого колебания я побежал вверх по лестнице, так как мне надо было пройти только 5 этажей. На всех площадках показывались испуганные лица; меня беспрерывно спрашивали, что случилось. Не отвечая, я добежал до квартиры врача и, уже не смея звонить, постучал в дверь кулаком. Доктор открыл мне сам, изумлённый дикими стуками, так как я колотил, как сумасшедший. Он ещё ничего не знал и выслушал мои сбивчивые объяснения не без сомневающейся улыбки; однако согласился тотчас идти к нам, чтобы оказать помощь бабушке, при этом успокаивал меня, что она, вероятно, лишь в обмороке.

Перед моим приходом доктор был занят какой-то работой в своей маленькой лаборатории, куда я прошёл за ним из передней. Теперь, собираясь идти со мной, он хотел, должно быть, что-то герметически закрыть или, наоборот, что-то привести в действие. В точности я не знаю, что именно собирался сделать доктор, только, забыв о моих предостережениях или не обратив на них внимания, он небрежно протянул руку и взялся за какой-то рычажок, чтобы повернуть его. Очевидно, к рабочему столу доктора были приспособлены особые провода, только вдруг, на моих глазах, от рычажка отделилась синеватая искра величиною с добрую верёвку и послышался роковой треск — род маленького грома. И доктор рухнул передо мною на ковёр, поражённый насмерть этой домашней молнией… Я замер в (на этом текст обрывается).

1908 г.

Николай Морозов (1854–1946)

Николай Александрович Морозов родился в селе Борок Ярославской губернии. Воспитывался в доме отца и уже с детства проявил исключительный интерес к естественным наукам: астрономии, ботанике, энтомологии. Во 2‑й Московской классической гимназии им был организован естественнонаучный кружок. В 1874 году 20‑летний Николай Морозов принимает участие в «хождении в народ», ведёт революционную пропаганду. В связи с этим, преследуемый властями, вынужден был эмигрировать в Швейцарию, а по возвращении арестован и недолгое время пробыл в тюрьме. После освобождения вступает в народническую организацию «Земля и воля», а после её раскола на две организации Морозов примкнул к террористическому крылу — «Народной воле». В 1880 году в эмиграции познакомился с Карлом Марксом, который вручил ему для перевода на русский язык текст «Коммунистического манифеста». В 1881 году по возвращении из-за границы был арестован и на этот раз приговорён к пожизненному заключению. В тюрьме (главным образом в Шлиссельбургской крепости) Морозов провёл 25 лет, только амнистия 1905 года освободила его. За годы тюремного заключения Морозов написал 26 объёмистых томов самого различного содержания по физике, математике, астрономии, истории религии и т. д. Но и после выхода из крепости Морозов ещё раз попадает в тюрьму: за сборник революционных стихов «Звёздные песни» (1910). На этот раз заключение длилось около года (1912–1913).

После Октябрьской революции Морозов публикует свои обширные мемуары «Повести моей жизни» (1‑е изд. 1918 г., переиздавались в 1947 и 1965 гг.) и создаёт монументальное семитомное исследование по истории религии «Христос» (1924–1932).