Вечное возвращение

Кроме одного: ни учитель, ни ученик не ведали и не могли ведать, что именно сегодня произойдут с юным музыкантом две знаменательные встречи, которые – многожды драгоценней любых обучений (хотя – без обучения бесполезны).

Именно после этих встреч и начнут утверждать об Орфее посторонние люди, что старую ободранную арфу, которую (единственной ношей) дал легконогому подростку в дорогу учитель, на самом деле подарил юному гению сам Аполлон – что, конечно же, было ложью (боги ничего не дают даром).

Тем более – тому, чье существование (самим фактом своего наличия) делает сомнительным их существование, жажду бесконечной жизни, их волю к власти.

Первая встреча была у него с новорожденным младенцем – увидеть которого Орфей не имел никакой возможности; но – он его услышал! Причём – за до-лго до того, как до-стиг и миновал невидимый ему источник крика (уже начинала предвидеться новая гамма).

Он шел мимо хижины пастуха, у жены которого в этот самый миг завершились роды (сама женщина через день умерла, измученная долгими схватками и последующим кровотечением) – ещё и об этом, конечно же, не мог знать Орфей.

Но именно в это мгновение некая повивальная бабка, держа новорожденного за ноги и вниз головой (повторю: именно в тот замечательный миг прохождения Орфея – будущего неудачливого водителя мертвых из смерти – мимо хижины) сильно шлепнула не подающий признаков жизни плод.

Шёл ли (уже) Орфей из бездн своего обучения – как из Аида? Шёл ли он сейчас – долиною смертныя тени? Сегодняшнему Орфею об этом еще неведомо (а завтрашний сам подумает о завтрашнем); но – волшебным было сошествие Орфея с гор и к низинам: жизнь волшебная сопроводилась явлением жизни живой.

Баба, ничуть не промедлив, шлепнула младенца ещё раз (словно бы – напоследок приложила к бытию свою руку); она и не подозревая – пред-подозревала, что роды, которые она приняла, окажутся последними в её долгой карьере: вскорости ей предстоит быть только плакальщицей на чужих похоронах.

Ведь вырвись (теперь) из рук повитухи душа младенца – в этом всего лишь проявилось (бы) откровенное не благоволение богов именно к ней; но – кто она, и кто боги?

Боги никак не могли бы признать угрозу себе – ни от повитухи (способствовавшей рождению людей в смерть), ни от этого первичного кусочка окровавленного мяса – исторгнутого (с её не имевшей значения помощью) из чрева Хаоса; но – так или иначе: младенец завопил и пробудился к жизни!

Так или иначе – Орфей (единым своим присутствием и сошествием в мир) не породил жизнь живую, а всего лишь – не дал ей сразу же стать жизнью мёртвой; получится ли это у него (когда придет время) ещё раз, а не только здесь и сейчас?

Разумеется – нет (и это всем известно); но – боги обратили внимание (на происшедшее); поэтому – повитуха (не имеющая значения), словно бы оказалась ими из плоскости выведенной в объём; а что там?

Только следующая (за родами) функция: сопровождать умерших и приветствовать воскресших (перефраз из стихотворения О. Э. Мандельштама); с воскресшими – не так всё просто (и часто); потому – отныне её путь только в плакальщицы.

На самом-то деле для богов женщина оказалась поводом проявить власть, а ребенок – вообще словно ещё не родился. Настоящие его роды (которые сродни обряду инициации – обручению жизни со смертью) произойдут через несколько дней.

Тогда (вот уже через несколько дней) – придут к пастушьей хижине другие повитухи: примут (на руки) этот кусочек мяса волхвы-старики и – будут пристрастно решать, достоин ли новорожденный жизни: способен ли он к (будущему) подвигу ежедневного самовоссоздания – возможет ли быть ежедневным свидетелем бракосочетания жизни со смертью.

Всего этого юный Орфей (хотя был извещён об обрядах) ещё не ведал. Он просто проходил и (не задерживаясь) прошёл мимо.

Ему ещё предстояла вторая встреча, где решение будет приниматься о нем самом. И только потом будут у него настоящие песни и – его неудачные (за моря) хождения: за Золотым Руном в Колхиду и за Эвридикой в Аид.

Встреча – произошла, когда он спустился в предгорья и радостно зашагал берегом неширокой, хотя и в меру бурливой реки. Именно в этот миг (что в последнее время с ним часто случалось) слух у него опасно обострился – потому он не стал слушать всё бурления вод; но!

Зато он различал в её гармоническом хаосе каждую ноту.

Прежде (и превыше) всего Орфей – слушал своей обостренной душой именно тишину, парящую поверх водяных брызг; и слишком хорошо это у него получалось – настолько, что становилось бритвенно-опасным для тонкого полотна иллюзорной реальности мира.

Был он юным и нищим и – будущего (так, как оно понималось людьми) не имел никакого; но – это было единственно верным ему: в самом деле, зачем ему бесконечное повторение бесконечно однообразного будущего?

Ведь он уже обладал всею огромностью прошлого; но – вот только ещё не было у него ни зелёной воды морей (перекинувшейся в зоркость глаз), ни мифических героев – в попутчиках и сотрапезниках, ни ждущих их всех сладкоголосых сирен со стальными когтями.