Вечность

Он заплакал опять
Над гранёным стаканом.
«Я умею летать!» —
Крик в отчаяньи пьяном.

Было в кухне темно,

Надрывалась гитара,
Ухмылялся в окно
Жёлтый лунный огарок.

«Я умею летать!» —

Он кричал и грозился.
«Я умею летать!
Не гляди, что напился».

Матерился и вновь

Он стонал над стаканом…
Уж мутилось окно
Предрассветным туманом.

А хозяин молчал,

И, скрывая неловкость,
Всё помешивал чай,
Что казалось издёвкой.

«Что молчишь?! Отвечай!» —

Проревел и смутился,
И погас, как свеча:
«Извини, я напился».

В предрассветную хмарь

Окунулся, шатаясь.
Наклонялись дома,
На шаги отзываясь.

1994 г.

«Мне страшно оставаться одному…»

Мне страшно оставаться одному —
Опять ходить по каменному дому.
Давай поговорим про свет и тьму
Или пойдём к кому-нибудь другому.

Давай, давай заварим крепкий чай

И в сотый раз послушаем кассету,
Там, где поют про дождь и про печаль,
Иль лучше ту, где девочки и лето.

Послушай, разве можно так спешить!

С тобой друг друга нет у нас важнее!
Давай, давай споём мы от души,
И, может быть, она похорошеет.

Один. Опять от стенки до стены

Считаю вечность нервными шагами,
И тусклый блеск разорванной струны
Встаёт перед уставшими глазами.

1993 г.

Серые сны

Серые комнаты душат меня,
Здесь электричество вместо огня,
Здесь равнодушие каменных стен
К трепету вен.

Серые плиты панельных домов,

Серые запахи серых ветров,
И в небе полночном вместо луны
Серые сны.

Где же ты, где ты, старушка луна?!

Серая съела тебя пелена?!
Хищный туман выползает из губ
Пепельных труб.

Что же мне делать, о чём же мне петь?!

Я не хочу в этом всём умереть!
Снова над городом ночь, и луна
Еле видна.

Сфинкс

Неразгаданный сфинкс! над забвеньем столетий
Будет холодно твёрд твой невидящий взгляд.
И в пустыне умрёт обжигающий ветер,
И далёкое солнце устанет сиять,
Лишь один ты послужишь примером твердыне…

Но, расплатой за вызов всесильным векам,

Словно выводок змей, расползутся морщины
По тяжёлому лбу и уставшим щекам.

1994 г.

Всходы