Вечность без Веры

– Вот и славно. Мне, знаешь ли, противопоказана лазерная операция по коррекции зрения. Глаза отторгают вживленные линзы. Я вот даже думаю, а не сделать ли мне трансплантацию, отправить, так сказать, свои глаза на пенсию и вставить новые.

Вера уставилась на Мирославу, и, наверное, выглядела при этом невероятно комично, но она не могла поверить, что кто-то может думать о трансплантации органов как о покупке новой одежды. И главное, по такой абсурдной причине!

– Это кажется мне несколько радикальным решением, – пробубнила Вера и поняла, что опять говорит с Мирославой совсем о другом.

– Да-да, я еще подумаю. Спокойной ночи.

С этими словами Мирослава развернулась и собралась зайти обратно в свои апартаменты. Кажется, разговор был для нее закончен.

Вера долю секунды смотрела ей в спину. Какой вопрос задать, чтобы задержать Мирославу и вывести на более или менее адекватный разговор, не отпугнув? «Скажите, а Вечные умирают?» «Не подскажете, зачем вы экспериментировали с моей ДНК?» «Как вам кажется, где вы допустили ошибку в сыворотке бессмертия?» Нет, она не могла задать эти вопросы в лоб. Нужно было подойти с другой стороны.

– Что вы имели в виду, говоря, что хотите забрать страх у любимых? – спросила она наконец.

Мирослава застыла, очень медленно обернулась и поджала губы, будто бы что-то прикидывая в уме. Она прищурилась, разглядывая Веру с ног до головы.

– Вера, тебе всего восемнадцать, это сложно объяснить.

– Вы знаете, сколько мне лет?

Мирослава закатила глаза. У нее это получалось очень эффектно.

– Я сама давала согласие на твою работу в Геноме по окончании ПЭЦ и знаю гораздо больше. Не думаешь же ты, что кто-то имеет право принимать такое решение без моего ведома?

– Конечно нет, – пролепетала Вера.

Мирослава смерила ее взглядом.

– Какая ты еще зеленая… Ничего толком не знаешь.

– Да, и чем больше я узнаю́, тем меньше понимаю, что происходит вокруг, – ответила Вера.

Мирослава уставилась на Веру, а потом вдруг разразилась смехом, который в следующее мгновение перешел в грудной кашель. Мирослава похлопала себя по груди и медленно задышала. Ее лицо приняло задумчивое выражение. Вера неотрывно следила за ней и поражалась тому, как быстро менялось ее настроение. Мирослава выглядела чокнутым профессором в своей помятой одежде и с растрепанными волосами.

– Ты сирота, – вдруг сказала Мирослава. – Чисто теоретически ты, конечно, можешь скучать по родителям. Но ты их никогда не знала. Их потеря – формальность. Их у тебя никогда и не было толком.

«А кто в этом виноват?» – хотела спросить Вера с вызовом, подумав о том, как лишился матери Люб, но проглотила вопрос, который вряд ли сподвигнет Мирославу продолжить рассказ. На самом деле Мирослава была права. Вера никогда не скучала по своим биологическим родителям. Вся Верина любовь и преданность принадлежали Сати. Ей даже ни разу не приходило в голову узнать, кто ее родители и живы ли они до сих пор. Зачем, если настоящая жизнь начиналась в первом округе, куда ей помогла попасть Сати? Но теперь все изменилось.

– Ты их никогда не любила по-настоящему, – сказала Мирослава. Она повернулась боком и прислонилась спиной к дверному косяку, явно не замечая, как напряглась Вера. – Но представь себе, что у тебя есть дорогой твоему сердцу человек – родитель, муж, ребенок. Человек, ради которого бьется твое сердце. Умереть самому – несомненно страшно, но гораздо страшнее потерять того, кого ты любишь.

Верино сердце замерло. У нее есть такой человек…

– Я теряла любимых, – неожиданно охрипшим голосом продолжила свою мысль Мирослава. – Родителей. Рак и старческая деменция… Ужасно. Оба раза я наблюдала, как жизнь медленно покидает их тела. Как родители покидают меня. Оставляют одну. До создания бессмертия люди знали, что когда-нибудь родители умрут. Это сложно было принять, но тысячелетия оставили свой отпечаток. Люди смирились с неизбежностью. Но уже тогда я знала, что должна найти способ обмануть природу. – Мирослава сделала паузу, встала и посмотрела Вере в глаза. – Ты читала автобиографию?

Вера нахмурилась.

– Вашу? Да… Мы все в ПЭЦ ее читали. Вы наш идеал изобретателя, самоотверженного ученого, работающего на благо общества, – заученными годами дрессировки словами отчеканила она.

Мирослава подняла одну бровь.

– Может, зря я тебя выбрала, раз ты веришь в то, что люди могут быть самоотверженными? Эх, молодежь. – Мирослава покачала головой. – После смерти родителей я боялась потерять мужа. И даже ребенка отказалась рожать, чтобы ни в коем случае его не потерять. Пережить родителей – это одно. Пережить своего ребенка – совсем другое. Я никогда не была альтруисткой. Я была готова поставить мир с ног на голову, лишь бы сохранить жизнь родителям и мужу. Не страх умереть самой, а потерять тех, без кого не представляла свою жизнь, заставил меня трудиться над сывороткой. Я хотела защититься от боли и одиночества. И мне это удалось. Я создала мир, в котором никому не нужно горевать.