Вечность сумерек

Клеть ударилась о потолок и резко остановилась, так что один из охранников даже не устоял на ногах и, гремя железом, повалился на помост. Геркус, перешагнув через него, пинком распахнул дверь, вышел в прихожую, застеленную роскошными коврами, вывезенными ещё из столичного дома Раима Драя, освещённую несколькими напольными канделябрами, и, церемонно поклонившись, выдал давно заготовленную фразу, которую придумал для него писарь Кима Косаря, зодчего из столичной гильдии, который за три тысячи дорги подрядился вести строительство:

– Преисполняясь всепоглощающей радостью от созерцания вашей милости во славе и силе, всепокорнейше приветствую вас, славный Хенрик ди Остор, лорд Литта, в стенах сей неприступной цитадели, коя будет твердынею вам навеки!

Если бы сии изысканные речи не пришлись лорду по вкусу, писаря бы на весь день подвесили за ногу на недостроенной стене, и тот, зная об этом, старался изо всех сил. Но лорд, казалось, просто не заметил красноречия своего командора.

– Где два больших ящика, которые я приказал выгружать первыми? – спросил он, проходя мимо Геркуса, продолжавшего стоять в полусогнутом виде.

– Рядом с опочивальней, в соседней комнате, – сообщил командор. – Я провожу.

– Сам найду, – остановил его лорд. – А ты иди пока делами занимайся. И эти мне здесь тоже не нужны. – Он кивнул на охранников.

Геркус почувствовал, что его господин совершенно не настроен с ним более общаться, и молча шагнул обратно в клеть. Когда дверь за ним закрылась, Хенрик отправился на поиски ящиков с саркофагами, заодно осматривая свои новые апартаменты.

Света из небольших круглых окон в помещение просачивалось немного, зато горящие канделябры стояли в каждом углу, освещая просторные комнаты с высокими чёрными потолками. За прихожей следовал тронный зал, затем алая ковровая дорожка вывела его в трапезную. В опочивальне окон вообще не оказалось, а в изголовье широкой кровати, укрытой расшитым золотом покрывалом из синего бархата, стояло изваяние, подпирающее потолок, – чёрная каменная птица со сложенными крыльями и девичьей головой.

Осталась последняя дверь… Ещё несколько шагов, и можно будет продолжить разговор, начатый полгода назад. «Человек, дай мне воды, и ты увидишь, как я прекрасна», – так сказала Ойя Вианна, бывшая альвийская красотка, а теперь – сморщенная мумия, скелет, обтянутый синей кожей. Когда он, лорд Литта, лично забивал последний гвоздь в тяжёлый дубовый ящик, сквозь дюймовые доски, казалось, проникал её настороженный взгляд, и, стоило закрыть глаза, было видно, как её тонкогубый рот расплывается в хищной ухмылке. Прекрасна! Говорят, у землепашцев-аббаров есть обычай – если хозяин участка убил на своей земле вора, то его тело привязывают к шесту и ставят посреди посевов, чтобы птицам неповадно было склёвывать всходы. Если бы эту красотку выставить на каком-нибудь поле, не то что птицы – ни одна муха близко бы не подлетела. Что ж, если для другого дела эти страшилища не сгодятся, то можно будет подарить их тела землепашцам Литта, облагодетельствовать своих подданных, наградить за самоотверженный труд на строительстве замка…

Каморка, где лежали ящики, оказалась крохотной, но здесь было окно, сквозь которое пробивался солнечный луч. Кто-то предусмотрительно оставил на ящике гвоздодёр, видимо, зная, что лорд пожелает отодрать доски, когда рядом не будет посторонних глаз.

Что ж, остаётся только продолжить начатое… Эти полудохлые альвы должны дать ключ к тайному смыслу книги, переписанной Раимом Драем – хоть какая-то была польза от старого маразматика, возомнившего себя магом. Истинные маги исчезли после того, как был забыт истинный смысл заклинаний, и никто в этом мире не сможет обрести его вновь – только он, Хенрик ди Остор, лорд Литта, держит в руках единственную нить, которая может привести к истинному могуществу… Конечно, ещё неизвестно, куда заведёт эта нить… Кто знает, сколько на этом пути вырыто волчьих ям, поставлено капканов, сколько охотников прячется в кустах… Белый волк с древнего герба ди Осторов достиг самого юга имперских владений, где и снега-то толком не бывает, и теперь отступать поздно да и некуда.