...Вечности заложник

Мои дела в издательстве тоже шли как по маслу и совершенно не были похожи на истории о замученных «начинающих». Рукопись прочли, поставили в план, а пока суть да дело, обязали меня «присмотреть» именитого писателя в Ленинграде («Всегда желателен земляк, это убедительнее для напутствия»), который согласился бы написать предисловие.

Редактор терпеливо объясняла издательские установки. Рекомендующий должен отметить как большое достоинство повести отсутствие в ней конфликта «отцов и детей» («В настоящее время именно это очень важно!») , а также подчеркнуть необходимую мысль о преемственности поколений.

Я послушно кивал. В ту пору я вообще никого не знал в литературном мире, а уж о том, чтобы отважиться диктовать будущему благодетелю свои условия, и подумать не мог.

Работал я врачом «Скорой», писал в свободное от дежурств время (иногда, впрочем, и на дежурствах), серьезно считая, что писательство — лучший отдых, нечто вроде разглядывания почтовых марок в альбомах моей тещи. Теперь-то я знаю, какая это ошибка!

И все же необходимого писателя следовало отыскать! Я стал расспрашивать докторов «Скорой», надеясь, что у кого-нибудь из коллег таковой найдется. И вдруг выяснилось, что действительно у одного сослуживца есть «девочка», а у той — «мальчик», который в свою очередь дружит с «девочкой», отец которой известный писатель. При этом утверждалось, что известный охотно помогает таким, как я, неизвестным.

Начались переговоры. И я получил приглашение в гости.

Следует признаться, что хотя я к этому времени уже написал повесть и несколько рассказов, но о художественной литературе имел самое скромное представление. Классику, конечно, читал, что же касается «текущей», то она как-то «текла» мимо меня.

К сожалению, эта ситуация остается типичной и по сей день. Молодые направляются к немолодому, частенько не имея даже малейшего представления о его книгах, заранее уверенные в том, что у немолодого, а значит, и более опытного, вполне хватит опыта и ума не спрашивать о своих книгах. В конце-то концов, кому еще должен подсказать опыт, что он не Толстой и не Чехов, а значит, и читать его не так обязательно.

Впрочем, это я сейчас говорю с иронией, а тогда едва не в последний день спохватился, что совершенно не представляю, о чем же пишет этот писатель. И кто знает, вдруг ему в голову придет спросить о собственных книгах?!

На следующее утро я направился в Публичную библиотеку и с пристальным интересом принялся рассматривать обложки будущего благодетеля.

На всех портретах писатель выглядел солидно. Высокий, лысый, в очках, стоял он на фоне книжных полок, огромное количество трепаных корешков виднелось за его спиной.

Насмотревшись, я наконец выбрал два самых коротких рассказа и добросовестно прочитал их. Оказалось, писатель работал в жанре фантастики, мало для меня интересном. Впрочем, в оригинальности ума ему отказать было трудно. В одной из новелл его герой настолько был ошеломлен пейзажем неизвестного живописца, что, разволновавшись, вошел в изображенный лес и там проблуждал долгие годы, не мог отыскать дороги назад в реальный мир.

Как это было далеко от меня! Повесть, которую я нес на суд, хотя и не была автобиографической, но написанное так или иначе касалось моей жизни, не зря главный персонаж был врачом. Сомнения — к тому ли иду?! — чуть потревожили меня, но выбора не оставалось.

В назначенное утро я загодя поехал на Петроградскую. Побродил около дома, осмотрел лестницу, точно готовился к возможному преследованию. Лифтом пренебрег, не дай бог застрянешь в лифте.

Передохнув у высоких дверей, я позвонил. Время встречи было соблюдено точно. Аккуратность, как известно, вежливость королей.

Дверь распахнулась. На пороге возникла крупная женщина в длинной, до пола шерстяной юбке, в кофте с закатанными рукавами, обнажавшими сильные руки. Во всем ее облике чувствовалось нечто монументальное, укрупненное, сродни кубистическим женщинам Пикассо.

— Вот и писатель! — воскликнула она и отступила в сторону, явно имея в виду меня. — Мы совсем заждались! Будем обедать!

Я моментально растерял все приготовленные слова, — меня разоблачили. Никогда по отношению к себе слово «писатель» я не применял. Я был врачом, а писатель жил здесь, в этой квартире, его величественное появление только ожидалось. И кроме того, я, конечно, не предполагал обедать, у меня была иная задача.

— Нет, нет! — залепетал я. — Вы ошиблись! Я не писатель...

— Не писатель? — удивленно произнесла женщина. А кто же?

— Вернее, я действительно написал повесть, а мои друзья, через дочь писателя, договорились...

Господи! И теперь не могу представить, как эта женщина разобралась в моих булькающих звуках.

— Совсем меня сбил, — сказала она. — Я же и говорю, писатель. Кто же ты будешь, если написал повесть? Проходи. Мы ждем, не садимся обедать.

Видно, не так просто было сдвинуть меня с места. Теперь я занудно пытался объяснить, что недавно ел и у меня уже нет сил обедать во второй раз. Женщина с явным сомнением слушала.

— А где живешь? — вдруг спросила она.

— На Охте.