— Простите я понесу! — решительно сказал Костя и, подхватив чемодан и саквояж, пошел на перрон.
Где-то далеко в ночи вспыхнул огонек. Он быстро рос, потом стал слышен шум приближающегося поезда.
— Ну!.. — Наталья протянула Сергею руку. У нее вдруг возникло чувство, что они никогда больше не увидятся.
— Нам надо вперед, седьмой вагон там, — сказал Костя.
Поезд уже тормозил у перрона станции Белореченск...
Все-таки Наталья не выдержала и, едва устроившись в купе, достала из сумочки конверт, который дал Зиновий Евграфович. Повертела в руках, точно взвешивая, хотела спрятать обратно, однако любопытство взяло верх.
Она вскрыла конверт и прочла:
«Н. М.! Если Вы решите не возвращаться, пусть это Вас не беспокоит. Поверьте, я все понимаю — вспомните наш первый разговор. Документы и деньги, которые Вам причитаются, вышлем, только сообщите адрес. С пропиской-выпиской, кажется, проблемы нет? Насколько я знаю, Вы в Белореченске не успели прописаться. Всего Вам доброго в жизни. ЗЕТ».
Первым побуждением Натальи было оскорбиться, потому что она вовсе не намеревалась оставаться дома. Значит, Зиновий Евграфович как бы намекает, что ей лучше не возвращаться?.. Но почему же он, человек откровенный, искренний, не сказал об этом прямо? Разве она не сумела бы понять? Ну, не подошла, не справилась, бывает... Однако думать так — означало думать плохо о редакторе, а этого Наталья не могла. Выходит, причина, заставившая Зиновия Евграфовича написать эту записку, в ней?..
Поезд шел сквозь зимний нарядный лес, и лес из окна казался ненастоящим, точно на многократно увеличенной рождественской открытке, какие еще иногда встречаются в старинных семейных альбомах. Спортивного сложения, неотличимые одна от другой, словно на физкультурном параде, пробегали ровные шеренги сосен; чуточку надменно, укутанные в снег, будто мудрые старцы в шубы, проплывали мимо окна ели...
«Красота-то какая!» — рассеянно думала Наталья. И еще она думала о том, что ежедневно тысячи людей, обремененных заботами, уставших от дел и от своей слишком ответственной миссии на земле, проезжая сквозь эту красоту, мечтают раствориться в ней, согласны променять на покойную благодать и теплые квартиры, и комфорт... А раствориться нельзя, как нельзя и обрести благодать вне жизни, которая не бывает без усталости и забот. Может быть, поэтому люди и не уходят искать покоя в леса, хотя много и часто, слишком даже много и часто, говорят об этом. А уходящие всегда возвращаются на круги своя...
В дверь купе постучали.
— Открыто, — сказала Наталья.
Заглянула женщина, заученно предложила:
— Пирожки, бутерброды с сыром, кефир. Не желаете?
— Спасибо. — Наталья отвернулась к окну.
Значит, ее возвращение тоже было предопределено и Зиновий Евграфович понимал это?..
Вспоминая Белореченск, Наталья и теперь искала причину бегства (а иначе как бегством это не назовешь) не в себе, хотя не могла не понимать: все, что было плохого там, что раздражало ее и угнетало, в действительности не было плохим, но всего лишь неприемлемым для нее. А если так, тогда нечего и незачем ей искать, надо просто жить, исполнять свой долг, ведь это совсем не мало — честно исполнить долг, прожив нужную людям жизнь, чтобы не образовалось бесполезной пустоты между теми, кто жил до тебя, и теми, кто придет после тебя. Не всякому дано сотворить великое, но каждый должен сделать то, что обязан...
Это было пугающе ясно и просто.
«А что хорошего сделала я? — строго спрашивала себя Наталья, и ей казалось, что спрашивает не она, спрашивают ее другие. — Кому стало радостно и светло от того, что я есть?..»
Она редко вспоминала мать, редко обращалась к ее памяти, потому что не знала ее, но, случалось, Наталья испытывала болезненно острое желание посоветоваться с матерью, спросить, как бы она поступила на ее месте... Она слышала и от старика Антипова, и от Клавдии Захаровны, что мать была человеком сильным, для которого святее и превыше всего долг перед людьми, но ведь это ее качества, ими не воспользуешься, ими можно и нужно гордиться, а решать-то надо самой и за себя.
Что же произошло? Почему вдруг явилось неудовлетворение собой? Собой?.. Но в том-то и дело, что не собой, а другими, и, живя среди этих других, Наталья как бы выделяла себя, соотнося не свои поступки с требованиями людей, а их поступки со своими требованиями. Значит, мир должен быть устроен так, как удобно мне. Но почему?.. Разве по этому принципу живут люди, которые для Натальи являются безусловным примером? Разве так жили ее отец и мать, и разве когда-нибудь старик Антипов думал о своем благополучии и покое?.. Нет, он жертвовал всем ради других. И ради нее тоже. А вот ей не хватило сил и на малое испытание, она не исполнила своего долга даже по отношению к самому близкому человеку... Дед возлагал на нее большие надежды — прежде всего на нее! — он был вправе рассчитывать на ее помощь и участие в старости. Она не оправдала его надежд, обманула их. Она поехала устраивать свою жизнь и, не устроив как того хотелось, бежит обратно искать приюта и участия у деда.