Вечные хлопоты. Книга 2

— Зубья, видали!.. А Ванька Кошелев был парень не промах, он спокойно так, с достоинством разъясняет этим тузам капиталистическим, что, дескать, станок этот нашего, отечественного производства и покуда имеется в одном-единственном экземпляре, вроде как опытный! Те не верят, все лопочут, лопочут промеж собой, а потом главный ихний и спрашивает, нельзя ли им заказать у нас несколько таких станков...

Жена Кузнецова поманила его пальцем, он пошел к ней. Старики, продолжая обсуждать давнюю эту историю, потянулись в курилку, на ходу вынимая из карманов папиросы. Захар Михалыч кивнул зятю, чтобы шел с ними.

— Не хочется, — отказался Анатолий Модестович и стал пробираться поближе к двери, собираясь потихоньку уйти.

* * *

Как-то неожиданно и потому, должно быть, очень уж громко заиграла музыка, приглашая к танцам.

Анатолий Модестович был у самой двери, когда кто-то тронул его за руку. Он обернулся, досадуя, что не успел выйти. Рядом стояла Зинаида Алексеевна.

— Куда это вы?.. — спросила она. — Нехорошо!

Она выпила и была необычно веселая, возбужденная и раскрасневшаяся, отчего казалась вовсе рыжей, хотя вообще-то ее светлые волосы едва-едва отливали желтизной. Они были скорее золотистыми, как августовские хлеба, чем рыжие.

— Да так, подышать свежим воздухом хотел... — невнятно и смущенно пробормотал Анатолий Модестович.

— А пригласить даму на вальс не хотите?

— Я бы с удовольствием... — Он опустил глаза.

Танцевать он не мог, мешала раненая нога.

— Простите, — виновато сказала она. — Забыла.

— Ничего.

Они незаметно отошли в сторонку. Или их оттеснили танцующие пары.

— Вы почему один, без супруги? — Зинаида Алексеевна смотрела на него пытливо и пронзительно, точно просвечивала своими зелеными глазами.

— Она дома с детьми.

— Жаль. Я давно хотела с ней познакомиться. Когда еще представится удобный случай!..

— Все в наших руках, — пошутил он.

— Отчасти, только отчасти. У вас красивая жена?..

Анатолий Модестович молча пожал плечами.

— Я определенно пьяна, — сказала Зинаида Алексеевна. — Спрашиваю какие-то глупые пошлости. Все жены красивые, это давно известно, иначе они не были бы женами. А детей у вас двое?

— Двое.

— Мальчик и девочка, верно?

— Да.

— И сколько им, если это не семейная тайна?

Было не понять, разыгрывает ли она, дразнит или интересуется всерьез.

— Сыну девять, а дочке скоро будет шесть.

— И еще племянница есть?

— Удивительный вы человек, Зинаида Алексеевна!

— В самом деле?..

— Откуда вам все известно?

— Секрет фирмы. — Она рассмеялась громко. — А племяннице сколько?

— Двенадцать.

— Богатый и счастливый вы человек. — Зинаида Алексеевна вздохнула. — Это так прекрасно, когда в доме много детей. Если бы я была вашей женой, рожала бы каждый год... — Она вдруг вспыхнула и заспешила уходить.

— Куда же вы? Еще только десятый час! — сказал Анатолий Модестович.

— Кому «только», — возразила она, — а кому «уже». Да ведь и вы собирались уйти, не правда ли?.. До завтра. — Она кивнула и направилась к выходу.

Он было сорвался, чтобы пойти за нею, проводить ее, но что-то остановило его...

Мало-помалу начали расходиться и другие. Лишь несколько пар все еще кружились в тесном пространстве между длинными столами. Подошел Захар Михалыч, постоял молча рядом, потом вдруг сказал, усмехаясь:

— Ну что, глядишь, скоро и мои проводы подоспеют... — В отличие от большинства гостей, он был совершенно трезвым, как будто и не пил вовсе. Он умел пить и не пьянеть. — Двинемся или как?..

— Пойдемте.

Почти всю дорогу они шли молча. Уже недалеко от дома, когда свернули с Красногвардейской улицы на набережную, Захар Михалыч проговорил:

— До последнего не верил, что Николай Григорьевич взаправду уходит. Работал, работал, и на тебе! Пошла в запас старая гвардия... Из века в век так: одни уходят, другие приходят. Слава богу, успевают люди вместе пожить-поработать, с собой-то тяжело уносить нажитое богатство. Скажи ты мне, ведь каждый понимает, что не для себя старается побольше нажить, узнать, а чтобы другим все передать из рук в руки... Понимает, а берет, берет... Значит, есть стремление и отдать как можно больше?..

Анатолий Модестович плохо слушал старого Антипова. У него кружилась голова и мешала сосредоточиться какая-то навязчивая мысль, но какая именно, о чем была эта мысль, он не понимал. И перед глазами то и дело возникало лицо Артамоновой с грустной улыбкой на губах.

— Что молчишь? — спросил Захар Михалыч.

— Думаю.

— Тут думай не думай, на то мы и человеки, чтобы все время брать и отдавать. Это хорошо сказал Николай Григорьевич, что отдавать нужно с прибылью. Если каждый отдаст только то, что взял, откуда же взяться тогда общему богатству, которое от избытка происходит?.. А на тебя, как я понял, Николай Григорьевич возлагает большие надежды. Не подведешь ли?

— Постараюсь, — ответил Анатолий Модестович. Он вдруг подумал некстати, что у Зинаиды Алексеевны очень тонкие, всегда плотно сжатые губы, а это, говорят, признак твердого характера. «Вполне соответствует, — усмехнулся он. — Чего-чего, а твердости ей не занимать».