Вечные хлопоты. Книга 2

— Можно и лангет, — согласился он. — И граммов двести коньячку.

— Вы же не пьете, Анатолий Модестович! — удивилась официантка.

— Не пьет знаете кто?

— Курица?

— Нет.

— А кто же еще?

— Филин, — серьезно сказал он. — Днем он спит, а ночью магазины закрыты.

— Вот уж точно! — смеясь, согласилась она. — Больше ничего?

— Закусочку какую-нибудь. И узнайте, не найдется ли для меня немного натурального кофе в зернах.

— Что вы, Анатолий Модестович! Мы варим кофе из пачек, с цикорием.

— В котле?

— Вообще-то в котле, но вам в кофейнике.

— Жаль, — сказал он.

Басовито, уверенно прогудел локомотив, дернулись вагоны, и Анатолий Модестович снова повернулся к окну посмотреть, успела ли старушка добежать до своего общего вагона. Она успела — копошилась в тамбуре за спиной проводника, пытаясь втиснуться с чемоданом-сундуком и корзиной в узкую дверь.

«Счастливого тебе пути, бабушка! — подумал Анатолий Модестович. — И чтобы все хорошо было у твоих детей».

ГЛАВА XIII

От кого-то слышал или где-то прочитал старый Антипов, что нет большей злости, чем злость на самого себя. И не то чтобы он не верил этому, сомневался в точности, а просто не думал как-то об этом, не приходилось, однако мысль эта задержалась в его памяти, осела там, как оседают многие другие мысли, которые, бывает, и не понадобятся никогда, а бывает, и пригодятся к случаю.

Эта пригодилась.

После долгих сомнений и колебаний и после отъезда зятя старый Антипов все-таки исполнил просьбу Данилова Прохора, написал в Верховный Совет письмо, в котором испрашивал разрешения Прохору вернуться на жительство в Ленинград, объяснил, что приходится ему дальним родственником со стороны жены, а поскольку Данилов Прохор человек уже преклонных лет и больной, готов принять его к себе в дом.

Скорее всего, сделал он это в надежде, что, если дочь с детьми уедет к мужу, Прохор как-никак скрасит его одиночество — живой человек, собеседник, но себя-то уверял, что поступил так единственно из жалости и сострадания. В ожидании ответа — Захар Михалыч с полным основанием полагал, что ответ будет положительный, — он и комнату наверху приготовил, оборудовал ее для жилья.

И вот спустя два месяца пришел ответ.

Оказалось, не зря сомневался старый Антипов. Не возводил, оказалось, на Прохора напраслину, когда думал о нем, что он — враг. Из ответа он узнал, что Данилов Прохор еще трижды был судим после отбытия первого срока за тяжкие преступления, в том числе — во время войны — за дезертирство.

— Сукин сын, прохвост! — возмущался Захар Михалыч, злясь на себя, на свою пусть крохотную, но надежду, что Прохор доживет оставшиеся дни человеком. — Нюни распустил, поверил!..

Говорил он это вслух, и Клавдия Захаровна, догадавшись, в чем дело, спросила:

— Не разрешили?

— Не разрешили! Грабитель он и дезертир к тому же! И меня осрамил! А так и надо мне, так и надо!.. — Он снова взял бумагу, хотел скомкать ее и бросить в печку, но вдруг взгляд задержался на слове «скончался», и он стал читать дальше.

А дальше из Верховного Совета сообщали, что Прохор Данилов скончался в больнице около месяца тому назад.

— Умер, — сказал старый Антипов.

— Он? — переспросила Клавдия Захаровна.

— Кто же еще! — на минутку к нему вновь явилась жалость. — Жил не по-людски и умер одиноким зверем, — сказал с раздражением.

— Не надо, отец. О мертвых плохо не говорят.

— Смотря о каких мертвых.

— Вообще о всех...

— Ладно учить меня! — вспылил Захар Михалыч. И тут заметил, что у Клавдии Захаровны из кармана передника торчит уголок конверта, и догадался, что пришло письмо от зятя и что дочь по каким-то своим соображениям не хочет говорить об этом. В другой бы раз и он промолчал, но сейчас, злясь на себя, на свою доверчивость и жалость к Прохору, чего тот не заслуживал, смолчать не сумел. — Что у тебя в кармане?

— Письмо, — смутилась Клавдия Захаровна, запихивая конверт поглубже в карман.

— От кого еще?

— От Анатолия.

— Что он пишет?

— Ничего особенного, как обычно. Привет всем.

— А обычно что пишет? — старый Антипов никогда не читал писем, адресованных не ему. Тем более не читал писем от зятя к дочери.

— Тоже ничего особенного...

— Заладила! Секреты, что ли, завелись?..

— Да нет, какие секреты... — Она поставила перед ним тарелку с борщом. — Пишет, что скучает сильно, что все в порядке. Работы много. Завод впервые за много лет выполнил квартальный план, Анатолию дали премию и отметили в приказе по министерству...

— А говоришь — ничего особенного!

— Забыла про это.

— А это — главное для него! — сказал Захар Михалыч.

— Наверно. — Клавдия Захаровна вздохнула. — Кстати, отец, ты завтра никуда не собираешься? — спросила она как бы между прочим.

— А что завтра?

— Воскресенье.

— Это понятно, а что тебе-то нужно?

— По магазинам хочу походить, посмотреть Танечке на пальто или купить готовое. Если приличное попадется.

— Зимой не нужно было, а к весне понадобилось? — Он понимал, что между письмом от зятя и походом по магазинам есть какая-то связь, но какая именно, догадаться не мог.

— Я и хочу демисезонное.

— Сносилось уже?

— Выросла она из старого.