Вот именно, серчал Антипов: новостей нет и толкового тоже. Что живы они, он и сам знает. Что здоровы — подумать надо. Дочка с женой и соврут — недорого возьмут, лишь бы его не волновать. Не хотят понять, что от недомолвок и записок в полстранички как раз волнение и получается. Про невестку не сообщают, а его адреса она не знает. Да и нет покуда адреса настоящего. Как с огородом управились — молчок. Что на заводе нового, выписался ли из госпиталя муж Дусин, нет ли вестей от отца Сашки, который работал с ним подручным... Мало ли важного, интересного происходит в жизни, о чем Захару Михалычу знать необходимо! Видно, одно на уме у Клавдии: хиханьки да хаханьки, кино да танцульки. Никак не возьмет в голову, что война идет, а значит, на время должна забыть о веселье, умерить пыл.
В своих письмах, которые писал аккуратно и серьезно, Антипов строго отчитывал дочку, но разве проймешь ее словами на бумаге!..
А с вызовом придется им обождать. Пусть трудно без него, однако не голодают. Внучка в яслях пристроена, под присмотром — не брошена и питание нормальное получает. А здесь какие могут быть ясли! Нет, спешить с вызовом не стоит. Ведь еще и жить просто-напросто негде. Но о том, что дом их разбомбило, он своим не писал. Обманывать не обманывал — вообще ложь почитал за самый большой грех и терпеть не мог, когда лгут другие, — а обходил этот вопрос молчанием. Слава богу, дочери не приходило на ум спросить, почему он обратный адрес указывает другой?..
ГЛАВА IX
Ошибался Антипов: и Галина Ивановна, и Клава знали всю правду — Веремеев написал своей жене, а та, конечно, рассказала им. Но знали они также и то, что, если отец не пишет сам, нечего спрашивать.
А главное, отчего и были письма ему короткими, без подробностей, каких требовал он, — болезнь жены. Ненадолго дали отсрочку травы бабки Таисии, и Галина Ивановна, скрепя сердце, согласилась обследоваться в госпитале. Взяли у нее все анализы, сделали рентген, а после Клаву пригласил главный врач. Человек мягкий, обходительный, тут он сам себя превзошел.
— Садитесь, садитесь, голубушка, — нежно взявши за плечи, усаживал он Клаву в кресло. — Сменились с дежурства?
— Ага.
— Устали?..
— Немножко, Константин Танеевич.
— Ну, я-то вас особенно не задержу... — Сам ходил по кабинету, а когда кто-то просунул в дверь голову, сказал: — Я занят!
— Вы насчет мамы, наверно? — решилась Клава начать разговор.
— Да, знаете ли...
— У нее что-нибудь серьезное нашли? — насторожилась она.
— Серьезное?.. — Он подергал тощую свою, остренькую бородку. — Видите ли, голубушка, серьезной иногда бывает и простуда и самое незначительное ранение.
— Значит, ничего серьезного? — уже с надеждой спросила она.
— Экая вы нетерпеливая! — Главный врач присел рядом, похлопал ее по руке. — Вы непременно — слышите, непременно! — поступайте после войны в медицинский! Я ведь тоже кончал Ленинградский институт, да... У вас талант, призвание! А без этих качеств невозможно стать настоящим врачом.
— У меня десятилетки нет, Константин Танеевич, — смущенно сказала Клава.
— Это поправимо. В вашем возрасте, голубушка, все впереди. Ладно, ступайте-ка отдыхать. Глаза, должно быть, сами слипаются?.. По себе знаю, что значит сутки дежурства. Ах, да!.. Как ваш однофамилец? Очень, очень симпатичный молодой человек.
— Теперь хорошо... — Она вспыхнула.
— Однако лежать ему придется долго. Сложный случай. Ну, ступайте, голубушка, ступайте!
— Вы хотели...
— Хотел?.. — Он пристально посмотрел на Клаву и тотчас отвел глаза в сторону. — Точнее было бы сказать, что я не хотел, да... Плохо с вашей мамой. И беда в том, что мы, я имею в виду медицину вообще, не в силах помочь. К сожалению. — Он поднялся.
— У нее... — Она почувствовала, что задыхается. Одна только мысль об
— Cancer hepar, — глубоко вздохнув, проговорил главный врач. И повторил: — Cancer hepar...
— Что это?
— Ах да... Вы же еще не врач. Не стану скрывать, у вашей мамы, голубушка, рак печени.
— Как же... Это ведь... — бормотала Клава, потрясенная услышанным. — Неужели совсем ничего нельзя сделать? — Она умоляюще смотрела на главного врача. — А если операцию, Константин Танеевич? Вы такой замечательный хирург!..
— Увы, не настолько, чтобы сотворить чудо. Нет, не настолько.
— Уже... поздно?
— И поздно тоже, — сказал он.
— Метастазы?
Он кивнул молча.
— Что же делать, что же делать?..
— Лекарственная терапия и обязательно уйти с работы.
— Тогда она сразу поймет, — сказала Клава.
— Перейти на более легкую. Вот что, голубушка. Я сам переговорю в заводской амбулатории. Найдем какую-то приемлемую форму. Кстати, она пьет травы?
— Да.
— Пусть продолжает. А вы должны взять себя крепко в руки. Обязаны, да!.. Никаких слез, вздохов, полунамеков, слышите?.. Ничего, что могло бы вызвать подозрения.
— Я понимаю, Константин Танеевич.
— Инъекции делать научились?
— Научилась...
Клава слышала голос главного врача, отвечала на его вопросы, но делала это механически, бессознательно, и был он как бы далеко-далеко. Временами казался неясным, расплывчатым пятном.