Вечные паруса

Кстати, Карагодский вовсе не страдал слабостью зрения: очки свои носил он как вериги. Большие увеличительные линзы в черепаховой оправе скрывали досадный природный изъян — глазки, слишком маленькие и невыразительные для крупного руководящего научного работника. В очках академик был близорук, как еж.

Пан знал об этом.

Карагодский сдался.

— Ладно. Давайте без дипломатии и без ненужных обострений. Мне... у меня действительно есть некоторые поручения... по некоторой коррекции ваших исследований, так сказать, в практическое русло. Но поверьте мне, Иван Сергеевич, в основе моего интереса лежит чисто научная любознательность. Слишком необычна проблема дельфинов, чтобы остаться к ней равнодушным. Хотя за последнюю сотню лет всякого рода лжесенсации на эту тему набили оскомину, не говоря уже о бешеном потоке популярной и фантастической литературы. Но, судя по вашей заявке, у вас наметился совершенно новый подход к проблеме... я бы сказал, сверхфантастический. По крайней мере, в ваших статьях есть некоторые мысли...

— Которые вас не устраивают, не так ли?

— Может быть, и так, дорогой Иван Сергеевич, но ей-богу не надо горячиться. Ведь истинная наука...

Пан нетерпеливо глянул на часы, потом в иллюминатор. Погода явно улучшилась.

— Вот что, Вениамин Лазаревич, если вы действительно интересуетесь делом, давайте не терять время попусту. Пойдемте в операторский зал — там скоро начнется очередной разговор.

— С кем?

— С Уиссом, разумеется.

— Извините коллега, но давайте уточним некоторые ваши теоретические посылки по этому вопросу.

— Нет у меня теории, Вениамин Лазаревич. Нет, и все тут. Ищу я ее, понимаете? Ищу эту самую истину, о которой вы так любите говорить. Каждый день и каждую ночь. Потому что теории под ногами не валяются и в воде не плавают. А то, что плавает... то это, простите, по-другому называется.

В голосе Пана зазвучала усталость и нетерпение. Видимо, дела все-таки не настолько хороши... Надо выжать из него все, а потом уже решать — с ним или против...

— Вы не совсем правильно меня поняли, Иван Сергеевич. Я просто хотел вам задать несколько принципиальных вопросов. Предварительных, разумеется. Если я не ошибаюсь, вы являетесь сторонником весьма старой, но пока ничем серьезным не доказанной теории о наличии зачатков мышления и сознания у дельфинов?

— Не совсем так.

— Но во всяком случае, вы считаете, что дельфины — «младшие братья человека», как любили выражаться газеты полувековой давности?

— Полувековой? — Пан слегка улыбнулся. — Наверное, побольше, Вениамин Лазаревич. Особенно, если учесть, что словом «дельфос» — «брат» называли дельфинов еще древние греки. Так вот я солидарен именно с древними греками, а не с вашими журналистами. Да, действительно «брат», но младший ли? Судите сами — в течение минимум десяти миллионов лет дельфины полновластно владычествуют в Мировом океане. У них там нет практически ни соперников, ни достойных врагов. А Мировой океан — это семь десятых поверхности планеты. Причем владычествуют, не нарушая равновесия биосферы, а мы за каких-то три тысячелетия «разумного существования» чуть было не превратили в пустыню свои жалкие три десятых, почти отравили атмосферу и гидросферу, едва не сгорели сами в термоядерном пекле. Кто же настоящий «царь природы» и «венец творения»? Кто старше, а кто младше из «братьев по разуму»?

Карагодский нахмурился и поджал губы, не понимая, шутит профессор или говорит серьезно. Но лицо Пана было серьезным, и академик, подумав, позволил себе возмутиться.

— Знаете, с вами невозможно беседовать. То необоснованные подозрения и обвинения, то нелепые парадоксы и параллели, то какая-то антинаучная софистика. Вы, известный ученый, ведете себя и рассуждаете, как мальчишка. Как можно сравнивать стадо дельфинов с обществом людей? История, социология, материальная и духовная культура... Впрочем, вы отлично понимаете о чем я говорю. Я имею в виду уровень разума, способности к разумной, целенаправленной деятельности...

— Это вы хорошо сказали: «Как можно сравнивать дельфина и человека?». Но сказав, остались в плену чисто человеческой иерархической схемы: «больше-меньше», «выше-ниже». Вы говорите: «История, социология, материальная и духовная культура». И подразумеваете все эти слагаемые разума в нашем человеческом понимании. Следовательно, по-вашему получается — неразумно то, что непохоже на меня. Так ведь?

— Нет, почему же...

— Так, не возражайте. А ведь у дельфина совершенно иная среда обитания, иное биологическое строение, иной путь эволюции, все иное... Почему же вы хотите, чтобы его разум, его структура сознания были похожи на наши с вами?

— Но позвольте, позвольте... одна планета, одна экологическая цепочка...