Вечные паруса

Игрушечная Вселенная расплылась. Впереди снова горел желтый глаз пульсара НП-0532, и снова летел в неизвестность «Икар», и никто еще не подозревал о пресловутой «канаве времени». И все — из-за вынужденной посадки на КС-5225, рядом с которой, вспученная пульсаром, громоздилась эта самая непонятная «канава». А потом... Это было страшно, когда в восемнадцати отсеках царило разное время: в отсеке Цао прошло двести лет, пока у Тэдди часы отбили 28 минут 4 секунды.

Но самое страшное, пожалуй, было, когда в пилотский отсек вошла — или вползла? — Нэнни... Впрочем, разве это была Нэнни? Высохшее, седое — нет, скорей не седое, а зеленое — существо, которое спросило его, тягуче шамкая:

— Ты еще жив, Тэдди? Я пришла... проститься...

Кажется, он даже не заплакал тогда. Он отупело смотрел на биобраслет, впившийся в желтую пергаментную кожу умирающей: «Нэнни Стоун, 130 лет»... Счетчики работали безукоризненно.

А что было потом? Спасли наркотики, десятки, сотни голубоватых пилюль. Он смеялся, когда выполз из люка оплавленного «Икара» на причальную площадку Третьей лунной, смеялся перед телекамерами — бездумно смеялся, не узнавая огромный серп Земли над головой.

Три года лечили его тело. И еще три года — мозг, потому что пилот не мог вспомнить даже своего имени. А когда он вспомнил все, потребовалось еще время, чтобы все забыть или хотя бы заглушить воспоминания. Ему принесли бумагу с печатями, и он долго вертел ее в руках, не понимая связи слов:

«Учитывая заслуги перед нацией... проявленное истинно американское мужество... подвиг... фирма «СС» предлагает... в классе. «Д» на льготных условиях... кавалеру трех орденов «Астра»... почетному члену... Эдварду Стоуну — астролетчику... работу...»

Класс «Д»... Это было хуже смерти. Из астролетчиков — сразу в «мусорщики». Чудом выбравшись из одной «канавы времени», Тэдди попал в другую — еще более глубокую.

Впрочем, не он один. Ведь со Свэном была такая же история. И со многими другими. Их выбросили, как отслужившее тряпье.

Но Свэн никогда не терял присутствия духа. Он был весельчак и задира наперекор всему. «Мы уже наполовину ангелы, Тэд, — любил он повторять. — Я не понимаю только одного — почему мы еще не совсем ангелы. Даже самоубийца не решился бы сесть в такую колымагу, как наши тральщики. По этому металлолому давно плачет свалка. Весь вопрос в том только, кто раньше — я или ты...»

Первым оказался Свэн...

— Ты чего, уснул?

— Что?

— Я говорю: еще виски?

Тэдди удивленно посмотрел на опустевшую рюмку и кивнул.

Клаус отошел к стойке. Тэдди рассеянно смотрел на его могучую белую спину, на сильную короткопалую руку, в которой золотой рыбой светилась бутылка.

— Слушай, Клаус, это правда, что ты тоже был звездолетчиком?

Звякнули фужеры. Красное одутловатое лицо Клауса было теперь рядом.

— Кто тебе сказал?

— Ребята...

— Свэн. Он один знал. Нет, мальчик, я не был звездолетчиком. Тогда еще не думали о звездах, хотя и называли нас громко — «астронавт».

Бармен отпил глоток из своей рюмки, тяжело оперся о стойку. Взгляд его скользил мимо Тэдди куда-то к шахматным клеткам столиков, в полутьму зала.

— Нет, мальчик, я не был звездолетчиком. По крайней мере, таким, как ты. Но человек, которого тогда еще не звали «дядюшкой Клаусом», однажды впервые в мире вступил на зыбучий песок Марса...

— Постой, постой... Ведь Гарольд Митчэлл...

— Вот именно мальчик, Гарри Митчэлл. «Техасская горилла в марсианских песках...»

Тэдди привык ко всему, но это... Кряжистый, длиннорукий гигант в форме ВМС, ослепительная улыбка, дерзкие глаза и сигарета в углу рта. И еще кровавое, неземное сияние песков, плотная черная тень за фигурой в нелепом допотопном скафандре, лишь отдаленно напоминающем очертания человеческого тела, и за квадратным стеклом гермошлема — все та же белозубая улыбка и те же глаза. Эту фотографию Тэдди вырвал из «Истории космонавтики» и повесил над своей койкой в училище, за что получил три наряда вне очереди.

— Не похож?

— Слушай, Кла... Митчэлл, но...

— Не надо, сынок. Гарри Митчэлл давно умер — теперь есть дядюшка Клаус. Так зовут меня пилоты, которые иногда забегают на мой огонек, — и мне нравится мое новое имя.

— Хорошо, Клаус, но как это случилось?

— Мы прилетели на Марс, ничего толком о нем не зная. Мы спешили обогнать русских, первыми поставить свой флаг над марсианскими пустынями. А пустыни оказались коварными...

— И что?

— Хрустальная пьявка.

— Но это же ерунда! Десять уколов Б-5 через каждые 20 минут, и все в порядке!

— Это теперь ерунда. А тогда еще не было Б-5. Тогда даже простая шизофрения была неизлечимой болезнью.

— Тебя списали?

— Конечно! Кому я был нужен такой?

— Но ведь теперь...

— Ты же сам говоришь: Б-5. Правда, чтобы вернуть меня в действительность, потребовалась чуть ли не цистерна этой гадости.