Вечный эскорт

– Догоните несчастную, пока мы не уехали, – попросила она носильщика. – Передайте ей вот эти пятьдесят сантимов. Скажите – от Викторин, будущей Олимпии, покорительницы Парижа.

Так буднично, нетриумфально однажды свежим утром Олимпия появилась в Париже, чтобы завоевать!

Мы знаем из свидетельств современников Викторин: именно так она и назвала себя, будущей Олимпией. Без сомнения, девушка читала роман Александра Дюма-сына «Дама с камелиями» и выбрала своим идеалом антагонистку главной героини книги Маргариты Готье, известную всему Парижу куртизанку Олимпию, холодную, расчетливую, не верящую в любовь и неспособную любить. Это было сродни озарению. Викторин предвидела свою будущую славу модели картины великого Эдуарда Мане. Предвидела, провозгласила девиз своей жизни, но не понимала тогда значения этих вещих слов, переносящих на одно мгновение маленькую наивную девушку в будущее ее блестящей и скандальной известности.

«Может, и меня ждет столь же печальная судьба, – подумала Викторин, глядя вслед уходящей нищенке, осчастливленной монетой в полфранка. – Карлица ведь сказала об этом. Пусть так. Все равно я не отступлюсь. Селест жила счастливо, и я тоже добьюсь своего. Она многих любила. Но никакой любви на самом деле не бывает. Выдумка богатых. Не хочу быть ни Королевой Мабилль, ни этой жалкой Маргаритой Готье. Я стану Олимпией! Пусть лучше меня любят».

9

Ирочка Котек была первой моей ундиной. Совсем моей, если допустить, что ундина может быть чьей-то. Русалка, наверное, может любить, но все равно живет сама по себе.

Я сразу понял, что это ундина, как только ее увидел. Она задумчиво шла по безымянной улице между Инженерным домом и Артиллерийским цейхгаузом Петропавловской крепости. Совсем молодая, очень грустная и вконец потерянная. «Ей восемнадцать, наверное, студентка какого-нибудь гуманитарного вуза. Вечером учится, днем работает», – подумал я. Потом подтвердилось, что я угадал.

Институт культуры и восемнадцать лет!

Зачем я вообще подошел к ней? Мне уже почти двадцать семь, а тут совсем молоденькая девочка. Обыкновенная, такая, как все. Одета просто: невзрачная кремовая блузка, серая юбчонка и мягкие туфли без каблука.

Ее не назовешь красоткой. Глаза хоть и большие, но прозрачные и водянистые, уголки уныло опустились вниз. Ни краски, ни теней. Бледная кожа; волосы русые, прямые, стрижка без затей. Чуть одутловатые щеки, небольшой ротик, сложенный скорбным бантиком. Но ведь это не просто девушка, это ундина, черт бы меня побрал, – сердце стучало, как взбесившиеся часы, все существо мое кричало о том, что передо мной настоящая ундина. Не знаю уж, как я это почувствовал, но понял и не мог я упустить такой случай!

Мы разговорились. Я быстро уболтал ее – выставки, концерты, французское кино, «Розовый телефон»[27], книги… Она не очень разбиралась в искусстве… Наверное, ей хотелось быть хоть как-то причастной к миру культуры. Увы, в этом пороке ее нельзя было заподозрить. Впрочем, зачем тебе, милая, этот мир навороченных городских условностей и надуманных цивилизационных ценностей? По мне, ты и так хороша своей юной, не замутненной излишками знаний свежестью, наивностью и непосредственностью.

Чудная пора, в ее возрасте все кажется притягательным и интересным. Обратил внимание на женственные движения милых ручек и оттопыренных пальчиков. Руки выдают человека. Ноги, кстати, тоже.

Пили кофе, весь день гуляли по Невскому, Мойке, Апрашке, вечером пришли ко мне.

Разделась сама, просто и буднично, без всякого стеснения… Возможно, привычно. Привычно – непривычно, какая мне разница? Разделась… И тут я потерял дар речи. Там, в крепости, мог ли я представить себе, как она хороша? Настолько безупречна, что у меня, живого свидетеля чудесного явления Елены Прекрасной в скромной квартире обычного крупнопанельного дома, в тот момент перехватило дыхание.

Она улыбалась – смотри, вот я какая! Лицо преобразилось, освещенное сиянием этой ее замечательной улыбки, – бирюзовые глаза лучились, губы налились соками жизни, блеснул белым прибоем ряд идеальных зубов. Нагая и бесконечно прекрасная – «Я знаю, ты один видал Елену без покрывала, голую, как рыба, когда ворвался вместе с храбрецами в Приамов полыхающий дворец»[28], – изумительное совершенство!

Твердые, вразлет груди, светящаяся кожа и длинные ноги идеальной формы. Руки, плечи, бедра – не худые, не полные – чуть припухлые, по-детски округлые. Пальчики рук и кисти разведены в стороны, вся она исполнена ожидания любви и ласки, которые по закону всемирного тяготения непременно должны настигнуть ее. Разве кто-то смог бы отказать в любви этой юной нимфе? Через некоторое время ее восхитительное тело начало струиться и уплывать куда-то перед моими глазами.

Долгие годы, когда мы давно уже не были вместе, в моей памяти появлялась и подолгу стояла эта сверкающая непостижимая красота.

Она была воплощением юной любви – как я мог подумать, что она некрасива?

Что это была за ночь. Так не хотелось, чтобы приходило утро, с его серостью, суетой и хлопотами.