Вечный колокол

— Ширяй, лучше бы я оказался неправ… — тихо сказал он и начал одеваться. И только через несколько минут до него дошел весь ужас происшедшего: война. Неотвратимое будущее медленно, но верно становилось настоящим. Так быстро? Ополчение ушло чуть больше трех недель назад, и едва ли добралось до Тулы.

Набат, гудящий над университетом, вторил звону вечного колокола. И студенты, и профессора, зевая, бежали к главному терему. Когда Млад вместе с Ширяем и Добробоем добрался до площади перед крыльцом университета, там уже стоял ректор, деканы всех пяти факультетов, и глашатай из Новгорода.

Новгород звал студентов на вече — только набатный звон давал им это право. Глашатай прибыл от Совета господ, и Млад подумал, что вести пришли из псковской земли за несколько часов до того, как зазвонил вечный колокол.

Ректор предлагал выбрать представителей от каждой ступени, но студенты, не слушая его, с криками направились к Волхову — почти две тысячи молодых, горячих голов. Они боялись, что война кончится без них…

Ректор, ссутулившись, спустился с крыльца и велел запрягать сани. Профессора собрались вокруг деканов, но те ничего толком сказать не могли, кроме того, что надо догонять студентов и хоть как-то сдерживать их молодецкий пыл.

— Так что? — спросил кто-то, — неужели воевать их отпустим?

— Это две тысячи здоровых парней, — скрипнув зубами, ответил ректор, — никто не позволит им сидеть за книгами… Есть, конечно, надежда — Псков ведь отделился. Может, в этот раз пронесет… Откажутся новгородцы помогать соседу, и наши ребята дома останутся.

— Тогда псковичей разобьют за две недели, и будем мы немцев под стенами детинца встречать, — зло ответил на это Пифагорыч, — нечего по библиотекам отсиживаться! Псковская земля — новгородская, немцам без разницы…

— Кто знает? Может, у немцев пыл пропадет. Да и ополчение наше вернется…

— Дождешься его теперь, ополчения… Пока оно вернется, от наших мальчишек уже ничего не останется. Полчища ведь идут, полчища!

— Тех, кому семнадцати не исполнилось, не отпускать!

— Сами побегут…

Профессора помоложе потихоньку двинулись к Волхову пешком, для стариков запрягали сани. Млад осмотрелся: ему вовсе не хотелось идти в Новгород, и стыдно было признаться самому себе, что он боится вновь увидеть лица новгородцев.

Дана стояла чуть в стороне, одна, опустив голову: женщине не стоило появляться на вече. Здесь, в университете, она была своей, все привыкли к тому, что она — женщина-профессор, и вновь прибывшие студенты принимали это как должное. Новгород же мог этого не понять.

Млад подошел к ней и взял за руку.

— Младик, я знала, что ты прав… Еще в Карачун… Ты ведь тогда в первый раз увидел войну, правда?

Он кивнул.

— И этим девочкам ты тогда говорил… ты помнишь? — она подняла на него глаза — влажные, большие и печальные.

Он снова кивнул.

— Пойдешь на вече? — она провела рукой по его плечу.

— Да.

— Может быть, тебе пока не надо?

— Я не могу не пойти. Там сегодня будут не только кричать. Там решается судьба университета. Студенты — они же как дети, они и с голыми руками побегут к Изборску, и прямо сегодня. Нас и так не очень много, а их надо хоть немного сдерживать, кто-то должен отстаивать их права.

— Но вы же вернетесь? Правда?

Он улыбнулся:

— Разумеется. Даже если Новгород решит выступить немедленно, немедленно наступит не раньше, чем через три дня.

— Тогда иди скорей, или ты их не догонишь.

Он кивнул и постоял с ней еще немного, прежде чем бежать за скрывшейся за поворотом толпой.

Набат вечного колокола смолк, когда университет был на полпути к Новгороду. Шли быстрым шагом, Млад едва поспевал за студентами: они боялись, что вече кончится, а они не успеют до него дойти. До рассвета оставалось не меньше часа, когда перед ними показалась вечевая площадь.

На этот раз новгородцы не разбирали, кому где стоять, и «малые» люди с факелами в руках толпились под степенью, боярские сани останавливались чуть в стороне, и шубы на боярах в этот час были не столь драгоценны; за ними прятались житьи люди, купцы толпились вместе и ожесточенно что-то обсуждали, к ним жались ремесленники, прислушиваясь к разговорам. Кому-то идти воевать, кому-то — выкладывать серебро. Людей было гораздо больше обычного, и студенты остановились у подножия Великого моста.

На степени впереди всех стоял Чернота Свиблов — в отсутствие посадника Совет господ доверял председательство ему. Вече началось, по-видимому, недавно, судя по его речи.

— Отделение Пскова было плевком в лицо новгородцам! Когда о помощи просили мы, Псков без зазрения совести указал нам путь! Псков закрыл дорогу ганзейским купцам, Псков не желал говорить с нами и гордо воротил нос от наших предложений! Так пусть теперь попробует жить без нас! Пусть на своей шкуре поймет, зачем ему нужен Новгород! Почему мы должны бросить свои последние силы ему на выручку?