Необходимость Волота приехать на освящение церкви всем была очевидна, только доктор Велезар выступал против, и согласился лишь когда ему пообещали, что Волота на санях довезут до детинца и тут же вернут назад, в Городище. Вот тогда, по дороге в детинец, перед Великим мостом Волот и встретил того самого волхва, Млада Ветрова. Князь успел забыть о нем, о Вернигоре, о том времени до войны, когда он был еще совсем здоров, и что-то шевельнулось в нем, что-то заныло внутри, и Волот сам окликнул волхва, велев остановить сани. Он ехал в сопровождении сорока дружинников, в санном поезде вместе с десятком самых родовитых бояр Новгорода, который замыкали посадничьи сани: сзади и со всех сторон раздались недовольные крики бояр, но дружинники встали как вкопанные, повинуясь голосу Волота.
Волхв очень изменился, словно тоже долго болел — Волот узнал его только по рыжей шапке.
— Князь? — тот не поверил, что Волот остановил сани ради него.
— Здравствуй, Млад Ветров, — Волот вскинул голову, чтоб никому не показать слезы, навернувшиеся на глаза — и волхва, служителя родных богов, он тоже предавал.
— Здравствуй, князь, — лицо волхва вдруг изменилось, глаза загорелись, и рот приоткрылся от удивления.
— Я рад, что ты жив, — кивнул Волот, — я просто хотел пожелать тебе здравия. Я не могу говорить с тобой здесь.
Он уже тронул сани, и подумал, что должен позвать его к себе в терем и объяснить все, оправдать свое малодушие, излить душу на грудь этого доброго и честного человека!
— Погоди! — волхв, сначала стоявший поодаль в растерянности, вдруг подбежал к саням, — дай мне руку, мальчик! Всего на секунду, дай мне свою руку!
Волот не ожидал от него ни «мальчика», ни подобной странной просьбы, но рука сама выскользнула из-под шуб, которыми он был накрыт, и потянулась к руке волхва. От прикосновения лицо того исказилось мучительной гримасой, а потом стало мрачным, испуганным и растерянным. Волот поехал дальше, оставив волхва стоять на дороге, перед толпой, вышедшей посмотреть на своего князя.
14. Иессей
Млад вернулся домой, так и не добравшись до торга. Дитя спокойно дремало в люльке, Дана спала, вытянув руку, чтоб покачивать колыбель. Ширяй теперь не читал — учился писать левой рукой, изгваздав чернилами весь стол: эта наука давалась ему тяжело. Он сгибался в три погибели и высовывал кончик языка.
— Мстиславич? — шепотом спросил парень, — ты чего так рано?
— Ширяй… — Млад сглотнул — ему надо было поделиться с кем-то, надо! Он не мог держать этого в себе!
— Случилось что?
— Не знаю. Я не верю сам себе, — Млад прикрыл дверь в спальню, чтоб не разбудить девочку.
— Ты никогда не веришь сам себе, — усмехнулся парень.
— Ширяй… Я думал всю дорогу… Этого не может быть. Или я круглый дурак, или…
— Ты скажешь когда-нибудь, что произошло? Или так и будешь мямлить, как обычно?
— Скажу. Я только что видел князя.
— Ну и как? — губы Ширяя презрительно изогнулись, — он уже принял крещение?
— Нет, еще нет. Дело не в этом. Ширяй, у него никакая не падучая. У него шаманская болезнь… — шепотом сказал Млад, словно боялся произнести это вслух.
— Как? — парень поднялся на ноги, — откуда?
— Я не знаю, откуда. Возможно, его дед по материнской линии был шаманом. Мы ничего не знаем о его матери, она умерла, не прожив с князем и года. Он привез ее откуда-то с севера. А может, боги выбрали его по другой причине. Но ты же понимаешь, я не могу ошибиться!
— Конечно, не можешь! Я помню, ты на меня всего раз взглянул и сказал, что забираешь к себе.
— Я держал его за руку. Я не могу ошибиться. Но тогда… Неужели ошибся доктор Велезар? Он же знает, как выглядит шаманская болезнь, а он рассказывал мне, подробно рассказывал… Он лечит князя с весны, неужели ему даже в голову не пришло? Этого просто не может быть.
Ширяй обошел стол, добрался до двери и задвинул засов.
— Мстиславич… — сказал он тихо и сел напротив, — Мстиславич, то, что ты сейчас сказал… Ты понимаешь, что это значит?
Млад покачал головой — он не хотел этого понимать. «Здоровье князя уже не в моей власти». Разве не то же самое доктор повторил ему тогда, когда убедил его не искать с Волотом встречи? Млад подумал вдруг, что Вернигора вовсе не остается правой рукой князя… И о Боруте князь не знает, и о своем воеводе…
— Здоровье князя уже не в моей власти… — повторил он вслух, задумавшись.
— Что? Что ты сказал? — переспросил Ширяй и придвинулся вперед.
— Это было в моем видении на Городище, год назад, — вздохнул Млад.
— А ну-ка быстро, повтори! Повтори все сначала еще раз! С самого начала, то, что ты говорил Белояру! Я помню, мы сидели здесь, и ты говорил с Белояром, помнишь? Я еще удивился, что он не выгнал нас с Добробоем! Он просил тебя рассказать то, чего не было в грамоте, помнишь? Давай, Мстиславич! Вспоминай!
— Я все помню, Ширяй. В моем видении было сожаление хана Амин-Магомеда, как будто он хотел, но не успел убить князя Бориса. Это самое главное.