Вечный колокол

Волот хотел жить. И если раньше его преследовал страх перед смертью, то теперь страха не было в его сердце — только сжигающее желание остаться в живых. Он был одержим этой мыслью, он цеплялся за малейшую надежду, он готов был последовать любому, самому бессмысленному совету. И вместе с тем, он оказался замкнутым в узком мирке самых близких или необходимых людей — чужое присутствие выводило его из себя и, в конечном итоге, вызывало мучительный припадок. А доктор говорил, что любой из приступов может его убить, любой! Волот перестал ездить в думу и в судебную палату, перестал принимать решения. Если требовалось что-то от князя новгородского, ему приносили грамоты, которые он подписывал не читая.

Лекарство доктора Велезара приносило ему временное облегчение, но не излечивало до конца. Он бежал от людей, подчиняясь какому-то неведомому зову, противиться которому не смел, и каждый раз оказывался в пугающем белом тумане, наполненном голосами и жуткими образами, похожими на ряженых в Масленицу или на Коляду: Волот считал, что это преддверие Нави, желающей втянуть его в себя, оставить там навсегда. Но после этого тоже наступало облегчение, князь несколько часов пребывал в здравом рассудке, и только тогда был способен понимать слова, обращенные к нему.

Как бы ни пугал его Борута Темный, рядом с ним у Волота ни разу не случилось судорог, и он цеплялся за этого человека, выдумывая несуществующие поводы для того, чтоб побыть около него. Однажды князь признался в этом доктору Велезару, и тот, нисколько не удивившись, посоветовал ему спросить главного дознавателя напрямую: может быть, он знает какой-то секрет, самому доктору неизвестный, и эта его удивительная способность поможет Волоту излечиться?

Неразговорчивый Борута усмехнулся, когда Волот задал ему этот вопрос, и усмешка его была похожа на звериный оскал.

— А я ждал, князь, когда ты, наконец, догадаешься… — сказал он медленно, — догадаешься спросить.

— И что же, ты знаешь ответ?

— Конечно, знаю.

— Ты владеешь каким-то колдовством?

— Я? — главный дознаватель снова усмехнулся, — нет. Никакого колдовства. Просто мой бог всегда со мной, и милость его простирается не только на меня, но и на тех, кто рядом.

— Твой бог? — Волот хлопнул глазами.

— Да, князь. Я бы не стал признаваться тебе в этом, чтоб не вызывать ненужных толков, но раз ты спросил и хочешь услышать ответ, я отвечу: я христианин.

Борута расстегнул кафтан, отодвинул в сторону ворот рубахи и вытащил на свет маленький серебряный оберег в форме креста.

— Твой бог так силен? — Волот нагнулся и посмотрел на оберег внимательней, — но это же человек! Какой же это бог?

— Это божий сын, Исус. Он был распят ради спасения всех людей на земле. Бог помогает нам через своего сына. И он действительно очень силен. Он не просто силен — он всемогущ.

Волот задумался на минуту, а потом спросил:

— И что, он мог бы вылечить мою болезнь?

— Думаю, да. Если его хорошенько попросить.

— И какую жертву он потребует за излечение?

— Я, по крайней мере, не возьмусь решать. Это надо узнать у христианских жрецов.

Надежда забрезжила перед Волотом и словно оживила его. Оживила настолько, что когда вечером к нему явился Чернота Свиблов, князь не стал подписывать грамоты не глядя, а спросил:

— И какое МОЕ решение вы приняли на этот раз?

— Это пустячная бумага, князь, — пожал плечами Свиблов, — разрешение на въезд в Новгород десятка проповедников ортодоксальной церкви.

Волот уцепился за неожиданное совпадение, увидел в нем тайный смысл, почувствовал в нем Удачу.

— Послушай, Чернота Буйсилыч… А не мог бы ты устроить мне встречу с кем-нибудь из них? Разумеется, мне нужен сильный жрец, способный говорить со своим богом.

— Они все говорят со своим богом, и все одинаково не слышат его. Но я думаю, тебе нужен иерарх, а не просто жрец. И такую встречу я для тебя устрою — они только и мечтают о ней.

— Откуда ты знаешь?

— Разве я не говорил тебе? Дума уже месяц обсуждает вопрос крещения Руси и выбирает confessio.

— Без меня? — Волот поднял брови.

— А что ты хотел, мой мальчик? — фыркнул боярин, — война не станет ждать, когда ты поправишься. Решения надо принимать сегодня, а не завтра. Жизнь не останавливается на месте, если ты выходишь из нее даже на время.

— Но такое решение должно принимать вече! Вече, а не дума, и не Совет господ!

— Будет и вече, — усмехнулся Свиблов, — будет. Об этом я давно хотел с тобой поговорить. Но сначала я устрою тебе встречу с иерархом.

Волот ждал доверительной беседы, а ортодоксы явились к нему, облаченные в парчу и золото. Они говорили о римском понтифике, как о своем враге, с которым вынуждены заключить перемирие, о богослужении на славянском языке, очень близком к языку новгородцев, о провозглашении незыблемости власти императора (или другого самодержца, князя, например), о воздвижении Святой Софии на Севере, которая затмит былое величие Константинополя, о третьем Риме, которым станет Новгород, о будущем могуществе Руси под сенью божественной длани. Волот с трудом сдерживал раздражение и желание убежать.