Вечный колокол

— Это не твое дело, князь! — громыхнул он в полный голос, оправившись от удара.

Волот опешил, даже испугался. Никто ни разу не кричал на него со времени смерти Бориса, разве что Ивор иногда бранился и ворчал. И слово «князь» в устах главного дознавателя прозвучало как «щенок» — презрительно, сверху вниз. Наверное, Вернигора был исключительным человеком, если не боялся говорить так с самим князем Новгородским. Но в ту минуту Волот подумал о другом: гнев главного дознавателя он принял за признание его вины, и понял, что попал в точку. Вернигора не боялся вопросов князя ни про Ивора, ни про посадника, а тут — испугался, вспылил. Значит, доктор Велезар был прав, значит, не так честен главный дознаватель, каким хочет прикинуться. Значит, на самом деле ненавидит волхва настолько, что готов поступиться честью, чтоб убрать его с дороги!

Волхв нравился Волоту. Ему запали в душу слова доктора: это человек, беззащитный своей силой. Человек, который может брать в руки горящие угли, который может заставить толпу следовать за собой очертя голову, который может напрямую говорить с богами, и не пользуется этим для обретения власти, денег, славы — действительно бескорыстный человек. А это дорогого стоит. Но Волот, как ни странно, думал не об этом. Ему казалось, волхв действительно беззащитен. Перед Осмоловым, перед судом новгородских докладчиков. И перед Вернигорой. Обмануть такого человека, послать его на смерть или проклятье богов, нетрудно. И пользоваться этим — низко, бесчестно.

— Не смей говорить со мной без должного уважения, — сухо и сдержанно ответил Волот главному дознавателю.

— А ты не смей рассуждать о том, в чем ничего не смыслишь, — оскалился Вернигора, и князю показалось, что ему очень хочется добавить: «щенок».

Тогда ему не пришло в голову, что он на самом деле щенок и ничего не знает о жизни; его представления на этот счет строились на древнегреческих сказках о богах и героях, ворующих прекрасных женщин, начинающих из-за них войны, обманывающих соперников без зазрения совести, отправляющих их на верную смерть и убивающих друг друга. Да и в тех байках, что рассказывал ему на ночь дядька, все было точно так же. Глядя на негодование Вернигоры, ему и вспомнилась дядькина байка о герое, спустившемся в нижний мир через колодец, в которой родной брат обрезал ему веревку, чтоб завладеть его невестой. Он не подумал о том, что Вернигора просто не собирается оправдываться перед ним, просто не хочет обсуждать вслух свою жизнь — Волот никогда не говорил ни с кем из старших об их жизни, о такой сокровенной ее стороне.

— Я буду рассуждать о том, о чем сочту нужным, — Волот сузил глаза, — и не тебе указывать мне, что делать и что говорить.

Вернигора вскинул голову:

— Даже твой отец никогда не говорил мне такого. Ему не надо было доказывать, кто из нас стоит выше. Если бы я мог бросить тебя сейчас, я бы развернулся и ушел. Но ты нуждаешься во мне больше, чем я в тебе, и я этого не сделаю.

Это прозвучало, как предложение мира, но Волот усмотрел в нем обиду. Да, он нуждался в главном дознавателе, он так гордился возрожденным княжьим судом, и тот беззастенчиво пользовался этим! И если проглотить это сейчас, Вернигора почувствует его слабость, его зависимость, а этого допустить нельзя — чего доброго, тот начнет диктовать ему свою волю, пользуясь своей незаменимостью.

— Да, я нуждаюсь в тебе. Но я не позволю тебе моим именем расправляться с теми, кто стоит у тебя на дороге. Ты не любишь Ивора? Хорошо, я тоже его не люблю. Но волхва трогать не смей! Он не сделал ничего дурного, он, может быть, самый честный человек во всем Новгороде!

Вернигора сел, скрипнул зубами и усмехнулся. И усмешка эта была недоброй. Он не стал ничего объяснять, он не сказал ни слова в свое оправдание, и это насторожило Волота еще сильней. А потом свернул на другую тему: о Пскове и его глупом, в общем-то, решении.

— Когда вернется Смеян Тушич, я буду знать об этом больше. Может быть, мне стоило поехать с ним. Решение Пскова нелепо, настолько же нелепо, насколько нелепа наша война с Амин-Магомедом. Если бы они решили встать под власть Ливонского ордена, это можно было бы понять. Но, видно, немцы выдвинули невыполнимые требования. В Пскове ведь тоже правят бояре, и в их интересах сохранять свободу от кого бы то ни было. Но они же не вчера родились, Псков слишком мал, чтоб жить меж двух огней!

— Бояре говорят, летом Псков вернется обратно. Сдерет за зиму денег с торговых обозов, и вернется. Опять же, они не хотят давать серебро на войну с татарами, и в ополчение идти не хотят. Зачем им вставать под немцев?

— Возможно и так, и надеяться им больше не на что. Но как-то это странно не вовремя. Посмотрим, о чем договорится Смеян Тушич.

Утром в Карачун метель выла за окном, в печи трещали дрова, а Волот стоял у решетчатого окна в горнице княжьего терема и с высоты смотрел на Волхов.