Вечный колокол

Глухой стон, исполненный отчаянья, только укрепил князя в этой мысли - звук показался ему воем чудовища, ищущего жертву. Бежать! Он ступил босыми пятками по полу - ноги не слушались его, колени подгибались, по животу прокатилась болезненная судорога и сдавила ребра, выворачивая их наружу. Волот ахнул от боли и в отчаянье едва не разрыдался. Еще шаг, еще… Судорога отпустила, но еще напоминала о себе и в любую секунду могла снова схватить грудную клетку. Он протянул дрожавшую руку к двери и взялся за кольцо. Зловещий стон повторился в десяти шагах от двери, вслед за грохотом упавшего светца, - бежать! Пока смерть не добралась до двери - бежать! Лестницы спускаются вниз с обеих сторон, он успеет!

Волот дернул кольцо к себе, распахивая дверь на всю ширину, - в проходе горел масляный светильник, и неровный свет чадившего огня на секунду показался Волоту движением тысячи теней, толпившихся у двери. Он отпрянул назад, но шаги приближались - нетвердые, шаркающие шаги. Бежать! Иначе будет поздно! Князь шагнул в проход… Ему не пришло в голову кричать и будить дядьку, он не сомневался: тот его не спасет.

Волот не хотел смотреть в ту сторону, не хотел! Он хотел зажмурить глаза и бежать к другой лестнице, но голова сама собой повернулась направо: огромная костлявая тень перегородила проход. На лестнице горел еще один светильник, гораздо ярче: просторная рубаха просвечивала насквозь, и Волоту казалось, что она надета на высохшие от времени мощи. Широкая сутулая спина билась правым плечом о бревенчатую стену, а руки - огромные, худые руки, обтянутые блестящей кожей, - тянулись вперед, словно надеялись схватить.

Князь попятился и уперся спиной в дверной косяк, не в силах шевельнуться и не понимая, что держит его сзади. Вместо лица черно-красная маска двигалась ему навстречу, и костлявая рука шарила впереди себя, а когда коснулась плеча Волота, он издал истошный вопль и не помня себя бросился в противоположную сторону, скатился с лестницы, едва не ломая ноги, пронесся через широкую горницу, к лестнице, ведущей в зал для пиров, мимо огромных окон вдоль галереи, снова вниз, в просторные сени, - засов, запиравший терем изнутри, почему-то не подался, и князь побежал назад, в поварню, мимо печей и столов, натыкаясь на лавки и кадки, котлы и ведра, - к задней двери, на хозяйственный двор. Вслед за ним хлопали двери и раздавались крики, но ему чудилось, что костлявая тень нагоняет его сзади, тянет к нему длинные худые руки и старается ухватить за рубаху.

Он выскочил на двор как был, босиком и в исподнем, и помчался к воротам, которые вели к посаду, но калитка оказалась запертой на замок, и он метнулся обратно, в сторону Волхова, где ограда была невысока, - он перескочил через нее, словно шустрая белка, и, спрыгивая на противоположную сторону, покатился с крутого берега кувырком - глубокий мокрый снег с острой коркой наста замедлил его движение. Волот некоторое время приходил в себя, соображая, где верх, а где низ, встряхнул головой и побежал дальше, на лед, и по льду - на другой берег. А потом, утопая в сугробах, - в лес.

Он не знал, почему лес казался ему спасительным, и только очутившись в нем, почти по пояс в снегу, почувствовал, как ужас отпускает его, как ощущение безвыходности постепенно тает и ночной морозный воздух холодит лицо… А на место напряжения приходит головокружение и слабость.

Волот опустился на колени и закрыл лицо ладонями, не желая думать ни о чем. Холод не мешал ему и не пугал, напротив, успокаивал и баюкал. Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем дядька сильными руками вытащил его из сугроба и понес назад - в терем. Может быть, князь и уснул у него на груди, обхватив руками жилистую шею старого вояки, потому что вспоминал потом только множество лиц и факелов со всех сторон, а самой дороги назад не помнил.

В спальне горели свечи, много свечей, трещали дрова в печи, а Волот, жалкий, дрожавший, как промокшая мышь, сидел на лавке, завернутый в меховые одеяла, и держал ноги в корыте с горячей водой.

Дядька ворчал что-то себе под нос и ругал вроде как не Волота, что было странно. Во всяком случае, отчетливо слышались слова: «напугал ребенка» и «леший его забери». Волот тянул из кружки горячий, пахнувший пряными травами мед и боялся спросить, о ком дядька ведет речь. Князь вообще боялся думать о происшедшем - не потому, что ему было страшно вспоминать об этом, нет: как только рядом с ним появились люди, как только вокруг загорелся огонь, его ночные страхи рассеялись, и теперь он стыдился самого себя и шума, который поднял на ноги весь двор. Хорош князь, ведущий войска на битву, если он среди ночи бежит из терема, как заяц, кричит и сворачивает на своем пути кадушки и скамейки!

- Ну как, княжич, согрелся немного? - заботливо спросил дядька, присаживаясь перед ним на одно колено.

Волот кивнул.

- Это Вернигора, черт его задери…