Вечный колокол

- Любой человек приходит в этот мир, чтобы что-то изменить. В юности все это понимают, в юности сам себе кажешься всемогущим. Но проходят годы, и начинаешь трезво смотреть на свое место в жизни. И отдавать отчет в своих силах. Многие вообще отказываются от своего предназначения - разочаровываются в мире, в себе. Но это не значит, что они ничего в этой жизни не меняют. Нити судеб вьются причудливо, и каждый поступок что-то да значит для будущего.

- Мстиславич, а чем будущее отличается от жребия? Помнишь, ты говорил, что Перун назвал это жребием, судьбой, а не будущим?

- Это трудный вопрос. Доля или Недоля. Удача или Неудача. Предназначение, как ты сказал. Я думаю, на каждой судьбе есть какие-то отметки, нечто, что можно было бы назвать неизбежностью. Только к этим неизбежным отметкам можно подходить с разных сторон, это мы и называем - обмануть судьбу.

- И эти отметки на нитях судьбы расставляют боги?

- Думаю, нет. Есть силы, неподвластные богам. То, что греки называли kosmos. То, что удерживает этот мир в равновесии. Я не думаю, что эта сила разумна в нашем понимании разумности. Это та же сила, что заставляет отпущенный камень падать вниз, а деревья - тянуться к солнцу. Мир соткан из ограничений, иначе он перестанет быть миром и обратится в chaos. Эти ограничения иногда пересекают человеческие судьбы, направляют их от chaos к kosmos. Наверное. Впрочем, боги лучше понимают kosmos и тоже могут менять судьбы.

- А как же свобода воли? Разве не ты всегда говорил, что будущее мы делаем сами?

- Я не отказываюсь от своих слов. Тебе никто не мешал остаться в Новгороде и не ходить в Псков. Скажи, ты бы изменил свое решение, если бы знал, что потеряешь друга и руку?

- Я бы отговорил Добробоя… - насупился Ширяй.

- У Добробоя тоже была свобода воли. И разве, отправляясь в бой, каждый из нас не готов умереть? Мы полагаемся на судьбу, мы надеемся остаться в живых, но мы ничего не предпринимаем, чтобы ее изменить. Мы идем к своему предназначению по своей воле. Но если бы ополчение не ушло из Новгорода на Коляде, наши судьбы могли бы сложиться иначе.

- Значит, у нас на пути есть вехи… Повороты… И мы можем менять свою судьбу на этих поворотах?

- Может быть, - Млад пожал плечами.

- Я найду этого Иессея. Я отомщу за Добробоя…

- Ширяй, в мести нет никакого смысла. Месть бесплодна.

- Нет. Не бесплодна. Месть - это как поединок. Ставит судьбы на свои места. Сейчас Иессей думает, что победил. Пусть его победа обернется против него самого. Пусть он не думает, что на его силу не найдется силы сильней.

- Я бы ни за что с тобой не согласился, если бы не возможная смерть князя. Кроме начала войны, перед чужаками стоят какие-то еще цели. Мы не знаем этих целей, но можем уверенно предполагать - они не несут нам ничего хорошего.

- Поехали к однорукому кудеснику вместе, - предложил Ширяй

- Сначала - хлеб. Это важней. Ты сейчас сильней меня. Я не знаю, когда смогу подняться наверх. Мне страшно представить себя перед костром с бубном в руках. У меня пустота внутри…

Пять дней они добирались до Порхова, а оттуда на лодке пошли вниз по Шелони. Млад устал от этого перехода так, словно проходил в день не десяток верст, а целую сотню. Он не замечал лета вокруг - чистой зелени, ночных соловьев, теплого солнца и утренних туманов. И только оказавшись в лодке, наконец ощутил: лето пришло.

Они наняли перевозчика - оба могли грести только левой рукой, а в Новгород хотелось попасть скорей. Тот оказался на редкость разговорчивым, долго рассказывал о новом воеводе, которого юный князь поставил во главе своей дружины, - все удивлялись, почему выбор пал на никому неизвестного боярина, появившегося в Порхове только ранней весной.

- Его у нас и не знает никто толком, какой-то Градобор. Я его видел раза два, слова нет - заметный мужчина. Говорят, приехал на отцовские земли, а до этого путешествовал по чужим странам. Только если он такой знатный воин, то чего в Порхове осел, почему в Псков не пошел, на стены? Вот ты, - перевозчик кивнул Ширяю, - мальчик совсем, а уже без руки…

Ширяй поморщился - мальчиком он себя не считал и до Пскова, а после и вовсе чувствовал себя взрослым мужчиной.

- Он не мальчик, - вступился за него Млад, - на его счету не меньше десятка немцев и один ландскнехт.

- Вот я и говорю, совсем мальчик - и уже герой. Да и тебе, видать, досталось… - перевозчик повернулся к Младу. - Так что ж этот Градобор в Порхове отсиживался? Шел бы немцев бить, как все мужчины. А его, видишь, к князю, над дружиной поставили.

- Боярин, - пожал плечами Млад.

- В Пскове и боярская конница сражалась, и, говорят, не хуже княжьей дружины. Я так считаю: неважно, какого ты звания. Если боярин - и доспех у тебя лучше, и конь боевой есть, и оружие сильное, а значит, ты один стоишь троих. У нас в крепости пять человек оставалось, все остальные к князю Тальгерту ушли, как только Изборск ландмаршал осадил. И толку от бояр, когда хлеб сеять некому? Серебро жевать не станешь.

- Ну, на серебро много хлеба можно купить, - улыбнулся Млад.