Вечный комендант

   Мобильным не пользовался - что я идиот, что ли? Ментам проще простого отследить звонок, и, сколько карточки не меняй, все равно сцапают: полиция, как объяснил Серега - наш спец по телефонам, отслеживает аппарат, а не симку. Не будешь же, в самом деле выбрасывать телефон после каждого разговора? Такое лишь Олиному мужу по карману, так ведь и расходы на услуги полиции для него не вопрос, так что какие проблемы, братан?

   Оля? А что Оля? Конечно, я думал о ней! Я, черт возьми, последние две недели только о ней и мог думать! И о том, что ее телефон могут прослушивать, тоже: стал бы я иначе каталогизировать кишиневские таксофоны. Только почему-то я был уверен, что если нас засекут, из переделки с меньшими потерями выйдет лишь один, и этим одним буду точно не я. Слишком уж непохожей выглядела Оля во время нашего рандеву в магазине на склонную к суициду особу, мечтающую свести счеты с жизнью столь оригинальным способом - быть заколотой рогами собственного супруга. К тому же и жизнь моя, будем откровенны, не стоит и десятка ее мелированных волос.

   Так, или примерно так - никогда не помню дословно, что говорю в гневе - я и отвечаю Оле. И в ответ на ее последний вопрос: "мы можем, наконец, договориться о встрече?", не задумываясь говорю: "нет" и с размаха вымещаю трубкой остаток злости на и без того оглохшем телефонном аппарате.

   Из магазина я вышел через час, а мог и позже, не потереби меня за сторож: "че спишь, иди домой". За окном темень, на часах - пол-восьмого, все, оказывается уже полчаса как разбежались, и только я, как капитан застрявшего на мели судна, сижу на палубе, за которую сойдет и тумбочка под телефоном и пялюсь на остывающий рядом аппарат. Подаю слабую руку сторожу, который нетерпеливо закрывает за мной дверь - дежурство идет, а бутылку, с которой он связывал планы на ночь, до обидного долго тоскует в его вонючем рюкзаке.

   На улице я съеживаюсь и быстро перебегаю через дорогу, но на углу, где обычно сажусь в маршрутку, не задерживаюсь: транспорт ходит и до полуночи, да и дети дома не плачут. Собственно, и детей-то никаких нет, а домом я называю комнатку в хрущевке, которую снимаю у Федотовны - выжившей из ума старушки, принимающей меня за внука, чему я совсем не противлюсь. Неожиданное родство дарит мне сплошные преимущества: борщ каждый день и пирожки по выходным, но главное - никакой квартирной платы, за исключением двухсот леев, которые совестливый "внук" ежемесячно отстегивает растроганной "бабушке" в качестве материальной помощи.

   Прохожу еще метров тридцать и присаживаюсь за столиком в кафе "Спартак" - невесть как выплывшей в море пиццерий и коктейль-баров совковой тошниловки. Отсюда мне отлично виден освещаемый фонарем "Максимум", я же, спрятавшись за высоченными кленами, вымахавшими между забегаловкой и тротуаром, сижу за своим столиком будто в засаде и, пока мне несут пиво, с ужасом понимаю, насколько я уязвим - на собственном, представьте себе, рабочем месте. Чего стоит вот так: ба-бах - прямо из-за погруженного во мрак столика, и нет тебя, голодранец без постоянной прописки, охотник до чужих богатеньких жен.

   Залпом выпиваю первый бокал и, прищурившись, читаю надписи на огромных рекламных изображениях, целиком закрывающих окна магазина, отчего в зале даже в летний полдень мы вовсю тратим электричество: без ламп у нас темно как в погребе.

   "До 40", читаю я и, хотя плакат уверяет, что это - процент сезонной скидки, меня не проведешь - я точно знаю, что сообщение адресовано мне. На пенсию у нас теперь, кажется, выходят в шестьдесят пять, но мне - да-да, реклама не врет - ввиду наклевывающейся амурной авантюры теперь и сорокалетний юбилей, похоже, не светит.

   Перевожу потяжелевший взгляд на второй плакат и вижу три нуля: за ставку по кредиту, за первый взнос и за залог. Все это, зазывает реклама - возможность приобретения техники в беспроцентный кредит. И, разумеется, только в сети "Максимум".

   Конечно же, все не так, вы правильно делаете, не доверяя рекламным заклинаниям. Денег - ноль, секса - ноль и вообще, парень, ты - ноль без палочки, расшифровываю невеселое письмо самому себе я и заказываю еще пива.

   - Освежиться, - слышу из-за спины, оборачиваюсь и никого не вижу.

   - Освежиться, - повторяет голос и, присмотревшись, я различаю в темноте чей-то силует, - пивком бы освежиться.

   Все ясно - передо мной бомж-алкоголик, карауливший где-то в кустах все время, пока я пью. Теперь, когда пиво вот-вот польется у меня изо рта, он тут как тут - шакал, крадущийся к остаткам добычи насытившегося волка.

   Спотыкаясь, я добираюсь до остановки, где, в ожидании маршрутки бужу засыпающих горожан внезапным приступом пьяного хохота.

   Нет, ну что за бред! Прослушивают телефон, ага, щщас! Конспиратор хренов, тоже мне, таксофонный террорист выискался! Рассказать кому - не поверят, а если и поверят - в лучшем случае засмеют.