Вечный кролик

– И, пропустив кружечку с местными, – весело ответил Док, – мы это быстро исправим. Подожди здесь, я захвачу свою куртку.

Кризис дружелюбия

…Даже спустя восемь лет я все еще не уверен, были ли кролики зачинщиками Очеловечивания, его жертвами или просто частью масштабного плана, задуманного какой-то высшей силой. Даже сейчас у меня больше вопросов, чем ответов…

Когда мы вышли из Хемлок Тауэрс, солнце уже давно зашло за горизонт, небо стало темно-синим, звезды сияли ярко, а воздух был свежим – идеальный летний вечер. Мы молча пошли по переулку, свернули налево, потом направо, прямо на главную улицу. Док разговорился о том, как в армии его любили отправлять на задания на передовой, поскольку он мог подпрыгивать на двадцать футов и разведывать местность. Правда, была в этом и опасность – так он становился мишенью для вражеских снайперов, пусть и на короткое время.

– Вот эту видишь? – спросил он, указывая на дырку от пули в ухе, которая была меньше остальных.

– Тикрит?

– Киддерминстер. Субботними вечерами там бывает жарко. Погоди.

У него только что зазвонил телефон.

– Странно, – сказал он, глядя на экран, а затем приложил телефон к уху. – Да, пушистенькая моя?

Какое-то время он внимательно слушал, посмотрел на меня, а затем повесил трубку.

– Иди пока туда, – сказал он, – я буду пинту «Тухлого Епископа»[63], и возьми мне чипсов «Тирреллс» с морской солью.

И он поскакал обратно в направлении своего дома. Я какое-то время нерешительно постоял на месте, но потом двинулся дальше – все-таки я уже почти пришел. Через несколько минут я оказался в баре «Единорог», оформленном в стиле семидесятых, с заляпанными пивом коврами и репродукциями картин Джона Констебла на стенах, выцветшими и превратившимися в зеленые пятна разной насыщенности.

Когда я вошел, в баре стало тихо, что насторожило меня. Если бы кто-то играл на фортепьяно, то музыка бы остановилась. Посетителей было около дюжины. Виктор Маллет сидел вместе со своим братом и двумя другими людьми, которые показались мне смутно знакомыми. Все присутствующие молча смотрели на меня. Наша недавняя «сердечная дружба» испарилась так же быстро, как и возникла.

Я подошел к стойке.

– Дженис, полпинты «Гиннеса» и пинту «Тухлого Епископа», пожалуйста.

– Сейчас будет.

Она начала неторопливо наливать «Гиннес», а затем потянулась за «Епископом».

– Для кого «Епископ», Питер? – спросил Норман с другого конца бара.

– Для вашего нового председателя приходского совета, – ответил я.

– Этот пост освободился десять минут назад, – сказал Виктор, – равно как и место в палатке с выпивкой на деревенском фестивале.

– Мы договорились не на палатку с выпивкой, а на оценку овощей, – напомнил я.

– Да без разницы. Это все не важно, Питер, старина. Я мог бы пообещать ей и лотерею, и церемонию открытия – ей все равно было не суждено в этом поучаствовать.

Я почувствовал, как градус дружелюбия в баре снизился еще больше. Жители поселка держались вместе, так уж было заведено. И это было здорово, когда речь шла о сборах пожертвований на починку крыши церкви или о конкурсе «Спик и Спан», но только не тогда, когда их общий гнев обращался в вашу сторону. Я вытащил из кармана ручку «Паркер» с прослушивающим устройством и положил ее на стойку.

– Майор Кролик к тебе не присоединится, – сказал Норман. – Можешь вылить эль, Дженис.

Дженис посмотрела на меня. Мы с ней были давними друзьями. Когда нам было девять, я давал ей списывать у меня домашку, потому что знал, что дома ей житья не давали.

– Наливай, Дженис.

Дженис продолжила наливать, и в баре повисла тягостная, зловещая тишина.

– Слушай сюда, Питер, – сказал Виктор, – когда-то мы были хорошими друзьями, и мы снова ими станем. Когда все вернется на круги своя, для тебя будет место в нашем поселке. Садись, пей свой «Гиннес» и… не торопись.

Сначала я не понял, что он хочет сказать, но затем мой взгляд упал на столик в дальнем углу, где некогда засиживался пьянчужка Дикки, пока его пристрастие не свело его в могилу. Сейчас на столе стоял недопитый стакан с виски, дымящаяся сигара «Собрание» в пепельнице и сложенная газета «Лис и друзья».

Я поднялся на ноги, и Виктор сделал то же самое.

– Питер, – посерьезнев, сказал он, и, как ни странно, то был первый и единственный раз, когда он проявил ко мне хоть толику сочувствия и заботы, – не вмешивайся. Только не сюда. Закрой на это глаза.

Я направился к двери, но путь мне преградил Норман, с силой толкнувший меня в грудь. Он был грузным мужчиной, а я, несмотря на мой рост, весил меньше, и растянулся на полу. Другие посетители бара потрясенно ахнули. Одно дело давить на кого-то морально, другое – начинать настоящую драку.