Вечный огонь

Восточный ветер развернул стоящий в стороне эсминец форштевнем в сторону атомохода. Еле заметно поклевывая носом, как бы кланяясь кому-то, он стоял в дрейфе. На верхней палубе одиноко маячила фигура академика. Он был весь в темном: на ногах темные бурки с хромовыми союзками, темные флотские брюки, убранные в бурки, темное длинное пальто с черным каракулевым воротником. Лишь голова его ярко белела, высокая, на длинной шее, наголо бритая, конусом сужающаяся к макушке. Лицо узкое, массивное, безбровое, со значительно выделяющимся длинным, чуть с горбинкой носом. Академик не отрывал глаз от швартовных работ, будто в них сейчас было для него заключено все главное. Но это только так казалось со стороны. Незрячие его глаза следили не за швартовкой, мысленно он видел в эти минуты реакторный отсек атомохода. Видел трубопровод, видел врезанные в него вводы нового трубопровода, как это предложил командир БЧ-5 капитан третьего ранга Шилов. Казалось бы, немыслимое дело, противоречащее всем правилам и наставлениям, не предусмотренное никакими нормами, никакими циркулярами, теоретически кажущееся гибельным для корабля, — спасло корабль, стало той необходимой деталью, которая, может быть, и предотвратила гибель. Вот какие козыри выкидывает практика!

Случай с реактором нисколько не поколебал веру академика в свой реактор. Устройство надежное, долговечное, мощное, как раз такое, которое и требуется для современного подводного корабля. Вот только трубопровод… Но это не конструкторский просчет, скорее всего случайность. То ли стенка его в том месте оказалась тоньше требуемого размера, то ли при изгибе дал вытяжку больше положенной, то ли какая-то необъяснимая слабина вселилась — определить сейчас трудно. Но случай из тех, которые бывают один раз в жизни. А между тем… И вход в реакторную выгородку не предусмотрен, больше того, категорически запрещен: святая святых! Однако же пришлось войти. Оказывается, есть что-то сильнее всяческих запретов. Впервые вошел в запретную зону атомохода человек в полном здравии, ясно мыслящий, понимающий все последствия своего поступка. И ничто его не остановило!.. А что толкнуло?.. Не то ли чувство, которое вело Курчатова — человека одержимого, отдавшего всего себя ради великого, срочного и необходимого дела? Решался вопрос: «или — или»? Для безопасности государства, для равновесия мира безотлагательно требовалось противопоставить им свою атомную бомбу. И он «спалил» себя, чтобы не сгорели другие — сотни, тысячи, миллионы. Чтобы не было новых Хиросим и Нагасаки. Курчатов гасил собою тлеющий огонь будущей войны. Иначе говоря, лег грудью на амбразуру. И вот его наследник, можно сказать, его сын, инженер-лейтенант Горчилов, молоденький бледнолицый паренек с грустными большими глазами, тоже лег грудью на амбразуру. Академик знает его, бывал на лодке, видел этого юношу, робеющего перед начальством, по-детски застенчивого. Честно сказать, не подозревал в нем способности к решительному действию. Такие способны больше к размышлениям, нежели к поступкам. Он первый на флоте вошел в зону. Он… Кто же он? С кем можно сравнить, ведь не было аналогов в истории. Алексей Горчилов прикрыл весь экипаж, всю лодку собой, взял огонь на себя и в себя. Он представитель того поколения, чьи отцы гибли и продолжают гибнуть (осколки, пули, раны, болезни) от прошлой войны, а их самих начинает доставать будущая война, которая не должна состояться, которую необходимо предотвратить.

Отцы и дети…

Мы много говорим, много спорим о конфликте между отцами и детьми. Порой стыдливо отмахиваемся от очевидного, пытаемся доказать, что у нас-де, в нашем обществе, нет места для конфликта, нет причин, его вызывающих. Но жизнь — она вещь упрямая, она не хочет подчиняться благим пожеланиям, у нее свои непреложные законы, в том числе конфликт между отцами и детьми. Да, диалектика: отрицание отрицания! Если бы не было конфликта, не было бы и развития, движения вперед. Дети идут дальше отцов, родительский консерватизм им мешает. Но главное как раз не в конфликте, не в наличии его — он очевиден: и биологический и социальный! — главное состоит в том, что генеральную линию развития жизни дети не отвергают, они ее поддерживают, главное состоит в том, что в критической ситуации каждое поколение и отцов и детей способно родить Джордано Бруно и Жолио-Кюри, Жанну д’Арк и Матросова, Курчатова и Гагарина. Может, они для того и гибли, чтобы жило человечество. Может, брали огонь на себя и в себя, чтобы мы не сгорели в дурном пламени войн, и прошлых и будущих. А эти сегодняшние бойцы с атомной подводной лодки… Может быть, их опалил огонь готовящейся войны, против которой мы восстаем?

А что такое война?

Бессмысленное истребление людей и ценностей, которое никогда и никому не приносило блага и никакие сложнейшие вопросы не решало, а только больше запутывало, туже затягивало узлы противоречий.

Вспомнилось размышление Льва Толстого: