Вечный огонь

Сегодня все решится. Алеша должен принадлежать ей, и только ей. Она три года о нем думает, три года его добивается. Успела за это время убедить себя: если не он, то никого больше у нее не будет, ни на кого больше не хватит ни чувства, ни силы. Ее насторожила его перемена. Совсем недавно, когда подходили к дому, она было поверила в свою удачу, а вошли в комнату — все поблекло. Почему он такой переменчивый? Возможно, стушевался в незнакомой обстановке, только и всего? А то, может быть, просто случайный отлив, который наступает ни с того ни с сего. За ним может начаться прилив.

Потряхивая пышными волосами, она убрала с журнального столика газеты и книги, застелила его вышитой на гуцульский лад скатеркой, принесла чашки на блюдцах, вазу с пастилой, вазу с печеньем, сахарницу, резную деревянную подставку для чайника. Делала все молча, не глядя в его сторону сознательно.. И это его задело. Попытался обратить на себя внимание, ловил ее руку. Когда она приближалась к нему, старался обнять за талию, но она ловко уворачивалась. Когда она не села на тахту с ним рядам, как он того хотел, а придвинула пуфик, умостилась напротив, он даже обиделся. Словно снисходя и потакая его капризу, она пересела к нему, обдав его смесью запахов, в которой улавливались и дорогие духи, и пудра, и какой-то крем, и еще что-то непередаваемо женское. Он глупо улыбался, глаза были совсем затянуты счастливым туманом. А когда она дотронулась пальцами до мочки его уха, слегка помяла ее, он окончательно потерял голову. Необычайно милым показался ему этот дом, в котором бы хотелось остаться навсегда, несказанно дорогой показалась Алла — девушка, которую он, верилось ему, столько искал, о которой столько думал и вот наконец-то встретил, чтобы никогда больше не расставаться. Он упал головой на ее плечо. Ему страсть как хотелось дотянуться губами до заманчивой ложбинки на груди, которую не скрывал чуть распахнутый светлый халат, и в то же время Алеша боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть блаженства. И когда она, перебирая тонкими пальцами его волосы на затылке, чуть прижала его голову к себе, он вдруг осмелел. Освободившись из-под ее руки, отстранился, развязал пояс ее халата. Она вскрикнула боязлива, запахнулась стыдливо. Это получилось у нее так естественно, так правдиво и целомудренно, что подтолкнуло его еще больше. Он подхватил ее на руки, прижался губами к ее шее у подбородка, задыхаясь, положил на тахту, подошел к дверному косяку, нащупав выключатель, щелкнув им. В темноте нашел Аллу, забившуюся в угол, плотно прижимающую обеими руками полы халата. Она слабо уворачивалась, вмиг охрипшим голосом просила не трогать ее, что-то говорила о матросской неверности, о непостоянстве, о том, что моряки ненадежные люди, семья им в тягость, она для них ничего не значит. Он как мог возражал ей, клялся, что все будет не так, как она говорит, уверял ее в том, что она для него единственно желанная и что никогда и ни на кого ее не променяет. Она сделала вид, что поддалась на уговоры, расслабилась на какое-то время, будто опьяненная его объяснениями и клятвами.

Утром они, счастливые, с темными кругами у воспаленных от бессонницы глаз, появились в доме на Большой Болотной. Мать Алеши Серафима Ильинична сидела в кухне, положив устало руки на стол. Возле нее стоял наполовину опорожненный пузырек корвалола. Тетя Лида, укоризненно покачав головой, кивнула на Серафиму, жалуясь кому-то, протянула:

— Всю-ю-то ноченьку просидела, глазынек не сомкнула. Господи, за какие прегрешения наказываешь? Мало ли она, горемычная, испытала, растя свое дитятко без мужниной защиты? Мало ли сил положила, чтобы научить уму-разуму, вывести в люди? И вот теперь такая благодарность!

Алеша опечаленно попросил:

— Теть Лид, ну что, в самом деле!..

Показавшийся в дверях кухни дядя Володя принялся урезонивать свою супругу:

— Запричитала, монашенка!.. Дело молодое, жениховское. Ай запамятовала, как мы с тобой, бывалоче, до белого восходу в прятки-догонялки играли?.. Собрала бы лучше на стол, нам с племяшом подкрепиться не мешает на дорожку.

— У тебя всегда одна забота: подкрепиться. Глаза не продрал, а уже кусок в рот пихаешь.

— Поговори со мной, говорливая! — Дядя Володя поддернул полосатые пижамные штаны, поправил съехавшую с плеча лямку голубой, до серости застиранной майки, направился в ванную умываться.

Алла, ощутив всю неловкость своего появления в доме, шепнула Алеше:

— Проводи меня.

Серафима Ильинична, будто к ней были обращены слова, легко встала с табуретки, поправив узел платка на затылке, отдохнувшим голосом произнесла:

— Что ты, доченька! Сядем за стол, позавтракаем, поговорим, поедем вместе на вокзал провожать Алексея.