Вечный огонь

Но раньше ему не приходилось так смотреть на свой корабль. Всегда и прежде всего он видел защищенный жестким металлическим ограждением командный мостик с переговорным устройством, которое связывало его со всеми отсеками, со всеми постами внутри лодки — от первого до последнего. Стоя на мостике, охватывал взором всю лодку — от широкого каплевидного носа до высоко поднятого за кормой стабилизатора. Чувствовал себя с кораблем слитно, неразрывно, как единое целое. Выходя в океан, приказывал погружение. Спустившись вниз, в центральный отсек, при задраенных люках, очищенных трюмах, задавал ход, определял дифферент. Набрав необходимую глубину, выравнивал корабль, принимал поступающие отовсюду доклады. Это была его жизнь, его бытие, без которого себя не мыслил. И где бы, в каком бы далеке ни находился, никогда не чувствовал оторванности от своей страны, от своей земли, потому что окружение всегда оставалось неизменным: и там, дома, и здесь, в океане, одна и та же палуба, тот же мостик, тот же центральный пост, перископ, те же приборы. Его окружали все тот же неизменный старпом, замполит и все офицеры, мичманы, старшины, матросы. Его Родина, его земля, его государство были и в нем и вокруг него, заключенные в стальном корпусе лодки, потому не чувствовал оторванности, не болел ностальгией. Вот если бы его разлучили с кораблем, тогда бы почва ушла из-под ног. Он даже представить себе не мог, что в один из дней придется распрощаться со всем, к чему успел прирасти неразрывно. Не мог поверить, что больше не побывает в отсеке торпедистов, где на стеллажах, на кильблоках тележек, вытянувшись во всю длину, покоятся бело-серебристые торпеды. Не мог согласиться с тем, что больше не постоит у выгородки акустиков, не понаблюдает за их таинственным колдовством, за работой их ясновидящих и яснослышащих приборов, обнаруживающих объекты и в отдаленных глубинах, и на просторной поверхности. Не пройдет в машину, не услышит тонко поющих турбин, маслянисто чавкающих, вроде вздыхающих, помп и насосов. Не постоит в тишине вычислительных приборов, глядя на дрожащие или замершие на месте стрелки, на мигающие разноцветные огоньки выпуклых глазков, на движущиеся вокруг постоянной точки голубые тонкие лучики локаторов. Не пройдет мимо реактора, заключенного в надежные защитные стены, который служит светилом, солнцем для металлического мира корабля. Реакторный отсек еще можно сравнить с солнечным сплетением, болевой точкой организма. Потому он так опекаем и охраняем, потому так строга служба, которая им управляет. Капитан-лейтенант Полотеев, командир дивизиона движения, чьи подчиненные управляют реактором, является по меньшей мере лордом-хранителем печати в королевстве подводной субмарины, а инженер-лейтенант Горчилов — его первым подручным…

Он о них думает как о живых, реально существующих людях, временно отсутствующих, которые не сегодня завтра непременно появятся снова в экипаже, хотя и знает, что ни того, ни другого уже нет, знает, что Алексей Горчилов скончался в столичной клинике и похоронен на одном из московских кладбищ, а капитан-лейтенант Полотеев тоже умер и похоронен в другом городе. Знает об этом…

Но пока неизвестно командиру лодки капитану второго ранга Мостову, что, казалось бы, так удачно вышедший из беды член его экипажа, близкий, очень близкий друг его дочери (об этом отец даже не подозревает!) старший матрос Николай Черных, который в настоящее время нормально несет службу и по вечерам бегает в базовый манеж играть в волейбол, где ему удается повстречаться с Валей, что он, Черных, скончается, и все по той же причине…

Как далеко протягивает свои щупальца радиация! С каким упреждением посылает она свои снаряды, оснащенные взрывным механизмом длительного действия. Хиросима, Нагасаки, куда без нужды сброшены американские атомные бомбы, вон сколько лет убивают, третье поколение калечат!