Вечный огонь

23 июля снарядом с красного бронепоезда был убит командир полка, бывший полковник русской армии Юлиан Карблевский. По старшинству полк принял Шимкевич. И вот бой, лучше которого представить нельзя. Красные готовились встретить пехоту с фронта, а поляки им в тыл, рысью размашистой, но не раскидистой – учитесь воевать, лапти большевицкие! «Бей большевикув!» – ревели уланы, крутя в руках шашки с затертым на эфесах вензелем Николая II. Но вдруг:

– Стой!!! Стой, говорю!!!

Передовым уланам, уже готовым изрубить противника в капусту, показалось, что они ослышались. Кто командует «Стой!» в такой ситуации?!! Вот же она, победа, на блюдечке, красных можно рубать, как телят! «Я не понимаю, пан майор…» – тяжело дыша, с ненавистью выговорил полковой адъютант, сдерживая танцующего на месте коня.

– А не понимаете, подпоручник, так и молчите! Уланы, назад!

Володя!.. Лишь в первую минуту показалось Игнатию Андреевичу, что он обознался. Но нет, лицо, лицо под богатыркой, и этот старый, семейный жест, доставшийся еще от деда, в волнении касаться рукой подбородка… Да, это он, его сын, его плоть и кровь, ошибки здесь нет! Выжил? Прошел Великую войну? И вот сейчас…

Красных необъяснимая заминка противника взбодрила. Кое-где на флангах затахали, вначале робко, винтовки, потом оживилась вся цепь. Пулеметчик прильнул к «Кольту», а значит, еще через миг эффектная атака в конном строю превратится в бойню, в хаос искромсанных лошадиных и человеческих тел.

Ослушаться приказа поляки не посмели. Тяжело сплевывая от ненависти, разворачивали коней на полном скаку. Нескольких всадников все же успели срезать пулеметом.

Комбаты по очереди докладывали: потерь нет. Полк радостно галдел.

– Ну, командир, не зря ты господу богу молился! – весело хлопнул Шимкевича по плечу Куроедов. – Я уже считал – все, закопают нас с тобой тута… И откуда они, черти, взялись? Не иначе с аэроплана летчик вымпел киданул.

Двух пленных приволокли в окопы. Оба не ранены, пулеметный огонь пришелся на коней. Владимир шагнул к высокому стройному поручнику с испачканной землей щекой.

– Фамилия?

– Олешкевич. Владислав Олешкевич. – По-русски пленный говорил без акцента. – Бывший прапорщик русской армии, 2-й Польский стрелковый батальон.

– Вот сво… – начал было Куроедов, но Владимир прервал его:

– Как фамилия командира полка?

– Карблевский…

Владимир сник.

– То есть Карблевского убило пять дней назад, – торопливо поправился пленный. – Командующим стал майор Шимкевич.

– Игнатий Шимкевич?

– Так точно, – удивился пленный. – А откуда вы…

«Значит, не обознался». Владимир хмуро кивнул Куроедову – мол, крути пленного дальше – и пошел по траншее, слепо, ничего перед собой не видя. И видеть ничего не хотелось. Сел, начал крутить цигарку… Молчал. Жадно дымил.

Кто виноват в том, что так складывается жизнь? Отец… Значит, ты уцелел в Великую войну. И воюешь сейчас в Войске Польском. Со мной. Со своими же. Что тебе светит за то, что так явно, резко отдал приказ своему полку остановиться? Что ты почувствовал в этот миг? Что понял?

Владимир так и не узнал, что 55-летний майор Войска Польского Игнацы Шимкевич был приговорен военно-полевым судом к расстрелу за необъяснимый приказ прекратить атаку. Арестовали его собственные же подчиненные. Приговор был вынесен 8 августа 1919 года, в день, когда поляки заняли Минск.

Глава девятая

Здесь серое бесконечное небо. Нет, бывают и славные дни, особенно летом, когда из Долины Роз поднимается сюда, в горы, пряный, одуряющий запах тысяч цветов, жарит солнце, а окрестные горы раскаляются до того, что блины можно печь. И осенью, когда можно тихонько бродить по некрутым склонам, шурша опалой листвой и время от времени опускаясь на валуны – немного отдохнуть. А зимой тут худо. С гор будто скатывается резкий, пронизывающий ветер, продувает насквозь сирые улочки села с так много говорящим русскому сердцу именем Шипка. Шипка по-болгарски – шиповник. Здесь и впрямь его много на склонах, как пойдешь на прогулку, непременно штаны исклюешь острыми, как птичьи клювики, шипами…

Тяжело вздохнув, Игнатий Андреевич Шимкевич придвинул к себе открытку с надписью по-болгарски «С.Шипка. Руски Храм-паметник с семинарията». Склонился над одним из маленьких двухэтажных домиков на цветной фотографии и медленно закрасил на втором этаже третье окошко слева. Потом поставил над ним на крыше крестик и перевернул открытку чистой стороной.

«Дорогой мой сын Володя, – медленно заходил по бумаге в старческих руках карандаш. – Посылаю тебе вид моего местопребывания. Село Шипка – бывшая рус. семинария и дом болгарских сирот, сейчас рус. инвалидный дом. На втором этаже закрашено окно и над ним стоит крест, это место, где я живу и думаю о тебе. На горе чудный Храм-Памятник в рус. духе, внутри дивная живопись, иконы, золото и серебро, все сохранилось в отличном состоянии. Вниз от Храма чудный вид в Долину Роз, а еще выше Орлиное гнездо, где наши войска держали оборону против турок».