Вечный огонь

Шимкевич отложил карандаш и снова вздохнул. Как бы хотелось рассказать сыну все, что с ним приключилось за эти семь лет!.. Да как расскажешь?.. Неизвестно, дойдет ли эта безобидная открытка. Может, в Совдепии ее бросят в печь тут же, на почтамте.

…Расстрельный приговор, вынесенный Игнатию Андреевичу в 1919-м, отменили через месяц – в Минск приезжал Пилсудский, по этому поводу была амнистия. Всего лишь понизили в чине до поручника да перевели из строя на административную службу в Брест-Литовск – сиди да выписывай горох и пшено, работа непыльная. Вот только с тех пор, как случилась нежданная встреча с сыном, Игнатий Андреевич сильно сдал, часто плакал по ночам, здоровье, прежде почти безупречное, даже в германском лагере нерасшатанное, стало скорее нездоровьем. В 1922-м он вышел в отставку, а год спустя, когда узнал, что Болгария дает русским ветеранам хорошие пенсии, переехал туда. Все же страна православная, хоть и на Великой войне болгары оказались в стане противника, а жить в бывшей России, ставшей вдруг Польшей, было невыносимо…

По приезде медицинская комиссия Красного Креста определила Шимкевича-старшего в приют для престарелых и увечных воинов при храме-памятнике на Шипке. Формально храм и прилегающие к нему территории все еще считались частью России. Приют был небольшой, жили там сто двадцать таких же, как Шимкевич, бывших генералов да полковников, разными путями оказавшихся в эмиграции. Многие эвакуировались из Новороссийска, Одессы и Крыма, кто-то попал на Шипку через Германию, Латвию, Чехословакию, Грецию… Жили тихо, работали в картонажной мастерской и сувенирной лавочке, много вспоминали, много молились, былыми заслугами не хвастались, а все больше плакали. Приют всех породнил, сделал однополчанами: кавалеристов и инженеров, казаков и пушкарей, строевиков и тех, кто всю службу просидел в уездном воинском присутствии. И хоронили ушедших тоже вместе, на склоне горы, вскладчину ставили небольшие памятники на могилах. Пенсии Болгария действительно платила хорошие: до вступления в местный Союз русских ветеранов Шимкевич получал около шестисот левов в месяц, после – две тысячи. Лечиться возили бесплатно в больницы Софии.

Как складывается судьба сына в Совдепии, Игнатий Андреевич не знал. Да и жив ли?.. Может, убили его еще в 1919-м? Думать так не хотелось, и долгими бессонными ночами Шимкевич-старший вел подробные разговоры с сыном, иногда про себя, иногда вслух. Соседи внимания не обращали – все они жили в мире воспоминаний, ассоциаций, ушедшего, все оплакивали то, что осталось в прошлом и никогда, никогда не вернется…

Решение написать открытку подсказал один из жильцов дома – седоусый хмурый полковник Максимович, уроженец Одессы. Его старший сын был курсовым офицером в Корниловском военном училище, младший – полковым комиссаром в Совдепии, теперь актерствует… Страшная и обыденная история времен Гражданской. Максимович знал, что младший женился, есть уже и внучка у него, Женечка. И писал Женечке трогательные, милые письма, не зная, дойдут ли, и не заботясь об этом. «А вдруг дойдут? – объяснял он Шимкевичу. – Будет знать, что есть у нее на Шипке далекий дед».

Вот и Игнатий Андреевич решил – а ну как дойдет?.. Минск, до востребования. Наверняка сын, если он там, ходит на почту. Наверняка проверяет, нет ли корреспонденции на его имя. Пусть и похоже на бутылку, которую бросают с письмом в море, а все же и у таких писем есть читатели. Шимкевич снова вздохнул, взял карандаш, придвинул открытку.

«…Выше Храма – место упокоения, – это слово он подчеркнул, – от начала пребывания 21 декабря 23 г. по сей день погребено 9 человек за 3 года. Буду рад, если получишь этот вид. Пришлю и другие виды. Целую тебя, мой дорогой сынок. Если служишь Отечеству – служи честно».

Он помедлил и дописал последнюю фразу, уже о себе: «Вот где придется умереть».

Встал и похромал из своей прохладной маленькой кельи на первый этаж, оставить открытку у дежурного, чтобы тот сдал почтарю, когда тот приедет из Старой Загоры.

Не знал Игнатий Андреевич, что открытка, отправленная им из Болгарии хмурым декабрьским днем 1926 года, круто изменит жизнь того, кому она была адресована – Владимира Игнатьевича Шимкевича.

В жизни Владимира Шимкевича много чего успело произойти с того июльского дня 1919-го, когда мы оставили его в окопах недалеко от Минска. После того как Красная Армия оставила город, полк Шимкевича перебросили на южный фронт, против Деникина. И тут же Владимира отстранили от командования. Командиром назначили совсем молодого парнишку, из бывших рядовых, коммуниста. Куроедов, оставшийся комиссаром полка, так объяснил Шимкевичу происходящее перед отъездом на фронт:

– Тут, Владимир Игнатьевич, политический момент. Ты ж бывший капитан, понимать надо… К тому же в 17-м в ударном батальоне служил. А ну как к корниловцам перебежишь? Однополчанина какого встретишь – и привет, а пятно будет на всей дивизии. Слыхал, как в 55-й начштаба к белым перешел? То-то и оно. Так что не обижайся.