Вечный огонь

Сам не зная зачем, Виктор Владимирович встал из-за стола кафе и тоже побрел в сторону храма. Туристы были немцами, и их речь вызвала у Шимкевича привычную неприязнь. В войну так с ними наговорился на допросах – будь здоров, больше не хочется. И хоть это были, кажется, ГДРовские немцы, союзники, Шимкевич поторопился их миновать. Сразу за храмом улица заканчивалась, начиналась тропинка, слегка забиравшая в гору, а дальше – остатки какой-то каменной лестницы.

Чтобы перевести дыхание, Виктор Владимирович опустился на какую-то низенькую лавочку, косо стоявшую рядом с тропинкой. Присмотрелся… и невольно вздрогнул. Лавочка была примогильной, такие стоят на кладбищах. Все кладбищенское вызывало у Шимкевича боль, и он поспешил приподняться с лавочки, словно она была заразной. А потом вгляделся в ржавый, покоробленный снегами и дождями металлический крест, скособоченный в сторону лавочки так, что не сразу его и заметишь…

Табличка на кресте была тоже заржавленной и старой. Надпись Виктор Владимирович разбирал, наверное, не меньше минуты.

«ШИМКЕВИЧЪ Игнатiй Андреевичъ. Подполковникъ. 2 Сентября 1855 г. – 22 Iюня 1941 г. Помяни, Господи, вернаго сына Родины».

Виктор Владимирович судорожно сглотнул, взялся за сердце. Снова опустился на старую лавочку – ноги ослабли мгновенно и страшно, словно из них вынули кости…

О деде он знал совсем немногое – то, что успел рассказать отец. В семье на эту тему не распространялись. О Шипке, о Болгарии не было ни слова. Да знал ли отец о том, что сердце старого офицера не выдержало, когда узнал он из болгарской газеты, что Гитлер напал на СССР?

Полковник в отставке Шимкевич осторожно коснулся рукой ржавого креста на могиле. На руку капнула слеза.

– Дед… Вот видишь, как оно все вышло… Прости меня…

Сказал – и сам не понял, за что просил прощения. Наверное, за все сразу…

Глава двадцатая

Плавные, торжественные звуки гимна Советского Союза заполнили все вокруг. Четкое, слаженное движение сотен рук – к козырьку, красный с серпом и молотом флаг, струящийся на легком весеннем ветру. Владимиру Шимкевичу в эти минуты все – и суворовцы, и офицеры-воспитатели, и начальник училища генерал-майор Степанов, и командующий БВО генерал-полковник Костенко, – казались каким-то единым, монолитным организмом, разрушить который никому не под силу. Словно невидимая стальная нитка соединяет сейчас всех, на чьих плечах погоны. Слева в строю – Олежка Щекун, справа – Паша Крицкий… Владимир скосил глаз на свое плечо – пока еще красные, суворовские. Но скоро будут курсантские, а там – он был уверен – офицерские. Другой судьбы – после отцовской, дедовской, прадедовской – он не мог и желать себе.

Отец… Не так уж и часто приходилось бывать на его могиле, но во время каникул Володя каждый раз упрашивал маму съездить в Ригу, навестить тот скромный памятник на 1-м Лесном кладбище. С годами боль утраты чуть утихла, а вот любовь и уважение к папе, который привил ему любовь ко всему военному, становились только сильнее. Отец улыбался ему с большой фотографии, висевшей в комнате, – лихо и одновременно мягко, «по-гусарски», как с грустью в голосе говорила мама. «Жил, жил, а что осталось – побрякушка?» – услышал Володя однажды голос дуры-соседки. Он тогда чуть не заехал ей в физиономию, с трудом удержался – это «Красная Звезда» для тебя побрякушка?..

Дед, Виктор Владимирович, деда Витя, как звал его Володя, в последнее время стал совсем старенький, сгорбился – 74 года, и Венгрия все же давала знать, да и смерть жены, сына согнула, – но на выпуск внука приехал из Риги в Минск. Стоял сейчас в стареньком кителе – глаза рябило от орденов на нем. Володя привычно пробежался по ним взглядом – вот они, красавцы, в рядок: «Александр Невский», «Отечественная война» обеих степеней, «Красная Звезда» за выслугу 15 лет, а на другом борту кителя – «Красное Знамя» за Венгрию и медали – «За отвагу», две «За боевые заслуги» – фронтовая и за выслугу 10 лет, «За оборону Москвы», «За победу над Германией», «За взятие Кенигсберга», «За безупречную службу» 1-й степени, юбилейные – 100 лет со дня рождения Ленина, 20, 30, 40 лет Победы, 30, 40, 50, 60, 70 лет Вооруженных Сил. Дед улыбался, шрамы на его лице белели, как всегда, когда он волновался. Здесь, в Минском Суворовском, его всегда принимали с радостью – родился в этом здании, учился тут до войны, потом служил тут в 50-х, сын – выпускник, герой Афгана, а теперь еще внук… Династия. Гимн оборвался резко, будто скомандовал кто.

– Училище, вольно!

Мама не удержалась, пролила все же слезу, прижавшись к его погону. А дед смотрел на Володю с радостью, какой-то даже более глубокой, чем просто радость от того, что внук выпускается из училища. «Да видит ли он меня вообще?» – подумал Володя с оттенком досады. Казалось, что деда Витя смотрит сейчас на кого-то другого, сразу на многих людей…

– Шимкевич, Шимкевич… Наша кровь, офицерская!

И, отведя в сторону, чтобы не слышала мать:

– Отцовскую «Звезду» с собой носишь?