Вечный отпуск

Крупный широкоплечий человек стоял на берегу Рихаса и любовался купленным два года назад жеребцом. Настойчивый порывистый ветер с привкусом рыбы и камыша хватал его за пурпурный шелк рубахи и длинные усы. Потом принимался нетерпеливо трепать оставленный на старый готский манер чуб, и снова перехватывался за усы или широкие рукава. Происходящее ложилось на неожиданно хорошее с утра настроение, и еще сильнее сгоняло с души муть обычного беспокойства последних лет. В этот момент каждодневные заботы оставили мужчину, и привычное обиженное выражение лица растворилось. Искреннее счастье расслабило закаменевшие скулы и щеки, казалось, он вернулся в те времена, когда был беззаботным юношей. Туда, где был жив дед и все вокруг спешили напомнить, что пусть отец и умер слишком рано, но тот был старшим из двух братьев, а значит, трон Ивингов по праву принадлежит ему.

Спустя много лет подросший «мальчик» понял, что большинство «сочувствующих», скорее всего, лгали или даже насмехались над наивным несмышленышем. По закону фризов дети от сына, что не сидел на троне, теряли право на наследственную власть, однако в эти мгновения, все эти воспоминания не отравляли ему вкус жизни. Сейчас существовал только ветер, только эта равнина и рослый широкогрудый Рой[41].

Рыжий степной жеребец с белесыми подпалинами на носу, животе, внутренних частях ног и вокруг глаз, перебирал тонкими ногами, раздувал ноздри от запаха пасущегося неподалеку табуна специально отобранных кобылиц. Купленный по случаю красавиц, неожиданно оказался не только быстр, но еще и умен. Поэтому обычно с пониманием относился к людским хлопотам вокруг него.

Хотя время от времени, вот как сейчас, его мужеская природа брала свое, и он забывался, начинал призывно или гневно ржать, рваться к своим счастливым заботам, и с трудом позволял конюхам поправлять ему копыта. Но опытные работники на глазах у хозяина становились, как будто бы еще более умелыми, и мягко, но настойчиво заставляли его оставаться на месте. В такие моменты владелец поместья и сам готов был сорваться с места, чтобы скормить очередную миску овса, а потом снова мягко похлопывать красавца по бурлящей под тонкой кожей мощи, подставить руку под ищущие угощения губы.

Однако привычка видеть себя со стороны, глазами слуг, воинов и низкорожденных родичей, оставалась с ним даже сейчас, и удерживала на месте.

— Валли[42], муж мой, голубь принес весть… От Врат батавов.

Даже находясь один на один, вне чутких ушей прислуги, жена оставалась всегда подчеркнуто покорной и приторно вежливой. Спустя двенадцать лет брака он почти перестал пьянеть от звука ее голоса, золотого водопада волос и плавных движений. Скорее наоборот. Женщина, постоянно напоминающая ему об упущенной власти, одним своим видом возвращая Эвальда к набившим оскомину размышлениям. Неудивительно, что ее появление оказалось достаточно, чтобы выпасть из блаженного ничегонедуманья.

— Что они сообщают?

— Птица принесла знак неудачи. В послании также говорится, что потеряли одного из четырех воинов.

— Я уверен, — иронично улыбнулся мужчина, — ты уже все обдумала. Поэтому не будем терять время: что можешь сказать об этом? — на лицо Эвальда вернулось привычное растерянно-обиженное выражение, а за пределами разговора осталось, что собственно и послать туда четверых дружинников его убедила она же.

Когда стало известно, что из неожиданного похода к горам, брат вернулся с четырьмя необычными иноземцами и головами двух воинов-жрецов, именно жена уверила в необходимости узнать все самим. Две недели назад добавилась весть, что один из чужаков стал ежедневно выезжать в одиночестве, и именно Изольда[43] настояла на идее похитить беспечного гостя, и выпытать все самим.

— В послании нет руны означающей опасность. Значит, их не раскрыли. Думаю, что иноземцу просто удалось отбиться или неудача вообще не связана с их поручением.

— Хорошо. Возвращайся к своим делам! Я буду думать.

На неподвижной белой коже потрясающе красивого лица обычная холодность на мгновение дала трещину, но победила привычка напрямую не спорить, и понимание, что пока воины не вернутся с подробностями, решать хоть что-то, действительно, бесполезно. Тридцатилетняя женщина молча поклонилась в неподвижную спину, и плавно развернувшись, понесла гордый разворот плеч под тонкой льняной накидкой в сторону усадьбы.

Ей, вот уже почти пятнадцать лет, и правда, всегда было чем заняться. Более сотни работников и служанок только в поместье и на ближайших землях вокруг него, всегда готовы были «порадовать» хозяйку новой заботой. Поля, виноградники, пастбища, с многочисленными загонами для скота, богатые огороды и глубокие хранилища ежедневно требовали рачительной заботы.

Бросив ничего не выражающий взгляд вслед уходящей жене, Эвальд грустно вздохнул. Было понятно, что вернуться к недавней беззаботности не получится. С каждым годом это вообще получалось все хуже и хуже. Все труднее становилось, и избегать размышлений о том, почему же он должен бороться со своим братом.