Вечный путник

Другим чудаком на холмах был молодой мускулистый парень по прозвищу Казанова. Он не был постоянным жильцом в Крыму, приезжал лишь только летом, самое раннее — поздней весной. Свою пещеру Казанова обустраивал со всем шиком — внутри все в дорогих и мягких тканях, а у входа — словно сама природа потакала капризам этого распущенного малого — разрослись во все стороны дикие кусты с великолепными благоухающими цветами. У Казановы даже были подвесные качели с белоснежным шелковым пологом. На этих качелях он обыкновенно катал каждый вечер девушек, и каждый вечер — разных.

Я слушала рассказы брата и удивлялась, что такое и правда может быть на самом деле. Тогда я еще не знала, что жизнь, настоящая жизнь, куда страннее, чем кино и книги, в ней столько необыкновенных сюжетов, что порой кажется — они выдумка, и больше ничего. Поэтому неудивительно, что мне захотелось перенести все рассказы брата на бумагу, сделать их осязаемыми, существующими всегда, и брат, словно вторя моим мыслям, сказал:

— Я бы написал книгу про все, что видел в Крыму, если бы, конечно, знал, как это делается.

Первобытный страх

Марат прожил в Крыму четыре года. За это время он кем только ни работал — от мойщика автомобилей до смотрителя в картинной галерее. Раз даже сказал, что продал свой автопортрет одному богатому голландцу, но как это вышло и почему, не объяснил. Почти обо всем, что случалось с ним в Крыму, Марат рассказывал словно между прочим, не углубляясь в детали. Складывалось ощущение, что ему самому это было неинтересно. Подробно и с чувством он говорил только о своих мыслях, волнениях и страхах.

Как-то, в очередную нашу встречу, Марат рассказал о случае, когда он испугался не на шутку:

— Помню первую ночь в Крыму. Я тогда приехал со знакомыми ребятами, мы решили, что не будем селиться в гостиницу, а сразу устроимся на природе, поживем на холмах. В тот же день я спустился в город за продуктами, а когда возвращался, было уже темно. Я взобрался на холм, но там никого нет. Сначала подумал, что меня так разыграть решили, потом пригляделся и понял, что перепутал холмы. Сейчас я вообще не понимаю, почему тогда решил остаться на том холме. Хочешь верь, хочешь нет, но такого страха, как в ту ночь, я никогда в жизни не испытывал. Это… как бы тебе объяснить… Меня, можно сказать, одолел первобытный страх. В ту ночь я готов был поверить во что угодно, лежал на земле и без конца прислушивался к любому шороху. Я даже не мог пошевелиться. Это все из-за пещер, наверное. Им же тысячи лет, в них, может, еще первобытные люди жили! Я смотрел на эти пещеры, и мне казалось, что я переместился в другой мир. Сейчас это даже звучит смешно, но как знать? Может, есть во всем этом какой-то смысл.

Я кивнула. Мне был знаком такой страх перед неясным и необъяснимым. Это не страх перед призраками и чудовищами. Я бы назвала это страхом перед другим миром, перед тем миром, каков он есть на самом деле, а не тем, который многие тысячелетия создавал человек. В такие минуты начинает казаться, будто ты в чужой стороне и все окружающее тебя — враждебно и, что еще ужаснее, непонятно. Я тут же представила Марата, бегущего что есть мочи с холма, стоило только-только взойти солнцу. Претерпев ужасы ночи, сбежав от диких кущей и притаившихся в них зверей иного мира, Марат, по его словам, вернулся к своим знакомым совершенно другим человеком. Насколько другим — этого я никогда не узнаю. Если не считать коротких обрывочных историй, мне неизвестно так же и то, как все-таки он провел эти четыре года в Крыму.

В Москву из Крыма Марат привез неутолимое желание свободно путешествовать всюду и двух котов, назвав одного из них Астрал, а другого Уксус.

Тут вам не Калифорния

Когда улицы избавились от уже надоевших всем грязи и слякоти, а ветер потеплел и сделался мягким, мы с Маратом стали подолгу гулять. Вернее, подолгу мы бывали на Площади Защитников Неба, в Крылатском. Площадь стала уже культовым местом — сюда на своих досках пригоняли парни из других районов и даже с другого конца города лишь затем, чтобы повидать друзей и покататься. Уже лет двадцать, а может и больше, здесь, особенно весной и летом, слышны стук деревянных досок о плитку и мягкое шуршание жестких пластмассовых колесиков. Почему именно Крылатское стало маленьким центром этого большого уличного спорта? Неужели во всей Москве не нашлось такого места, где можно было бы вдоволь кататься и делать трюки? Да, в общем-то, нет. Возможно, дело было не только в том, что эта Площадь была как будто создана для катания. Возможно, дело было в едва уловимом настроении беспечной радости и умиротворения, которое плыло где-то вверху, над синими панельными домами и над Площадью. Пятнадцать лет назад здесь учился кататься мой брат. Теперь училась и я.