Вечный рассвет. Академия

В сердце закипала злость, я даже не могла сказать, на кого злюсь больше: на Стива с его проклятым глинтвейном, на Нортенвиль с его странностями или на Майкла, из-за которого так глупо и ужасно влипла.

Я сняла с себя куртку и кинула ее Стиву:

— Верни хозяину. Знаешь, если б не твой глинтвейн… — Мне хотелось наговорить ему грубостей, послать к черту, и все же, взглянув на добродушное лицо Стива, я сдержала гнев.

— Спокойной ночи. — Я вышла с балкона и поплелась в спальню, рассматривая по пути осколки разбитых бокалов, лежащие на полу пустые пачки из-под чипсов и помятую обивку красного дивана рядом с камином, на который с торжествующим видом взгромоздился мистер Берри.

Увидев меня, кот подмигнул и сказал свое коронное: «Мяу-у-у-у-у».

— Иди к дьяволу, Берри! — Я зашла в спальню и захлопнула дверь.

Эвелин уже спала или притворялась спящей. Когда я надевала пижаму, услышала странный шорох со стороны ее кровати.

Затем все успокоилось, и комнату накрыла абсолютная тишина ночи

Я с тяжелым вздохом плюхнулась на кровать. Не стоило мне выходить из комнаты на проклятую вечеринку. Глаза слипались от усталости. Где-то между сном и явью я

снова увидела Майкла в средневековом костюме.

Интересно, что это все-таки было? Может я действительно схожу с ума?

Узнать ответ можно только одним способом: переступить через гордость и поговорить завтра с Майклом.

Если, конечно, он не пошлет меня к черту сразу.

Засыпая, я услышала уже ставшее знакомым ворчание:

— Будь проклята чертова ведьма, лучше сгинуть в этой тюрьме. Мрак!

А потом пришло время снов.

Я пасла овец на покрытой зеленой травой поляне. На мне было длинное платье, с заплаткой на рукаве.

— Одна, две, три. — Я старалась пересчитать их всех, потому что скоро домой и матушка разозлится, если хоть одна овечка пропадёт. К тому же по окрестностям деревни ходят волки, они только и ждут, когда кто-нибудь отобьется от стада.

Овечки блеяли, а на душе расцветала весна. Я любила эту поляну и нашу нищую деревню. Главное — чтобы не случилось набега разбойников, и кровавые братья не пришли к нам за добычей.

— Не бывать этому! — От дурных мыслей я поежилась и погладила одну из овечек по голове. Какая мягкая шерсть! Мягкая и теплая. Овечку звали Джульетта, и она была моей любимицей.

Вскоре показались неказистые домики нашей деревни.

— Нина! — На крыльцо вышла мать, в руках она держала корзину с выстиранной утром одеждой. — Ты все в облаках витаешь. А ну быстро домой! Тебе еще полоть грядки!

— Да, матушка, — проворчала я. Радостное настроение моментально улетучилось. Опять чертов огород! От тяжелой работы к вечеру разболится спина, а на поле солнце будет нещадно печь голову. То ли дело — пасти овец и смотреть на пушистые облака!

Вот бы пришел кто-нибудь и забрал меня отсюда. Тогда я наконец-то освобожусь. Никакой стирки в студеной воде, грязного пруда, никаких плантаций, засаженных овощами, — только свобода и утренняя прохлада…

— Нина-а-а-а-а! — снова раздался голос матушки. Я вздохнула и поплелась домой.

— Нина! Нина! Просыпайся! — На меня смотрела веснушчатая Эвелин.

— Господи, сегодня же воскресенье. — Я зарылась в одеяло с головой. Нет, нет, нет! Не хочу возвращаться в эту ужасную реальность. Уж лучше пасти овец.

— Вставай! — Соседка схватила мое одеяло и скинула его на пол. — Администрация школы решила наказать нас за вчерашнюю вечеринку. Сейчас будет урок литературы у всех классов.

— Черт! — Я села на кровать. Голова болела. — Не напоминай о проклятой вечеринке.

Эвелин, уже успевшая надеть школьную форму, продолжала нависать надо мной.

— И как оно? Целоваться с Майклом Корнером? Расскажешь?

В ее глазах появился неподдельный интерес. Два белых хвостика соседки почти касались моей пижамы, от этого было немного щекотно

— Ужасно. Послушай, этот ваш глинтвейн…

— О, так ты думаешь, все дело в нем?

Я кивнула.

— Именно, а в чем же еще.

Затем поднялась с кровати и начала одеваться, стараясь ничем не показать свое волнение.

Эрни всегда говорил: «Никто не должен знать о твоей слабости».

И он не ошибся. Эта практика подтверждена годами обучения в рингвудской школе. Стоит только тебе разреветься, показать испуг или растерянность, и одноклассники увидят того, над кем можно поиздеваться, придумать дурацкую кличку, кинуть скомканным тетрадным листом и написать неприличные слова на парте.

Таковы законы этого мира. Выживает сильнейший.

С этими мыслями я застегнула блузку и положила в сумку тетрадь, вспомнив о том, что до сих пор не взяла в библиотеке учебники на год.

Эвелин фыркнула и, увидев, что я не настроена делиться секретами, вышла из комнаты.

От этого мне стало немного легче.

Внезапно снова послышался ворчливый голос:

— Аим Лерай скучает. Здесь все одно и то же. Клятая тюрьма! Может, придумать поэму? Или спеть песню?

Голос доносился из моего шкафа. Я быстро открыла верхний ящик. Там под тетрадями блеснул камень кольца, найденного мной после приезда в Нортенвиль, в тот роковой вечер, когда Майкл оставил след своего ботинка на моем дневнике.

— Кольцо!