Теперь бывшему маршалу и бывшему первому премьер-министру первого антифашистского итальянского правительства оставалось только пить граппу и вспоминать. А еще с горечью размышлять о том, почему его страна стремительно скатывается на положение вассала заокеанской державы, для того чтобы не стать вассалом дикарей с востока. Эх, если бы можно было все переменить. И он понемногу, день за днем вспоминал всю свою жизнь. Лейтенантские погоны, первая поездка в Африку и страшная битва при Адуа. Итальянский экспедиционный корпус сражался в ней против орд эфиопов и погиб почти весь. Но его артиллеристы сражались достойно. Сумели спасти орудие и вынести тяжелораненого Пьетро из боя. А потом и отступить в месте с небольшим отрядом уцелевших войск. Потом была Ливийская война, не слишком удачная, но позволившая ему стать майором, а Италии получить еще одну африканскую колонию. И Первая мировая. Не менее страшные, чем битва при Адуа, но более масштабные и кровавые битвы. Два ранения во время кровопролитного наступления на Горицу и потрясающий успех его сводной бригады во время наступления на горный массив Саббатини. Потом он стал чисто штабным работником, но навсегда сохранил в сердце, как ему казалось тот самый фронтовой дух. Пьетро вспомнил, перекосились лица присутствующих, когда он, во время «похода» Муссолини на Рим, предложил устранить угрозу для страны огнем из пулеметов по фашистам. Он оставался убежденным противником фашистов и фашизма, но продолжал служить Италии. Впрочем, он же возглавил итальянское правительство, когда Муссолини был низложен. Но никто этого не оценил… Никто… Оставалось только пить граппу и вспоминать былое.
Он умер утром следующего дня — 31 октября 1956 года. Нервы, граппа и плохая погода оказались непосильным сочетанием для потрепанного сердца старого солдата. Пьетро Бадольо мирно отошел во сне, но переполняющие его эмоции не дали душе упокоиться с миром. Провидение или, вероятнее всего, боги Древнего Рима пошли ей навстречу, давая второй шанс…
Ночная тьма укрыла своим покровом огромный город. Покрылись тьмой холмы, включая Палатин и Капитолийский, базилики храмов и домусы, инсулы* и улицы, статуи знаменитых римлян на Форуме и даже сам Форум. Даже Селена-Луна скрылась с неба словно не желая видеть происходящего. На темных пустынных улицах одинокими звездочками мигали редкие факела, освещавшие путь случайным прохожим и повозкам золотарей.
*
Дом Марка Лициния Красса располагался на Палатине, в районе, застроенным особняками богатейших и известнейших родов Рима. На фоне великолепных, украшенных барельефами и колоннами патрицианских домусов он выглядел достаточно скромно -небольшой, классических форм особняк. Но в этом небольшом скромно выглядевшем особняке все соответствовало канонам построенного по древним традициям римского домуса. Марк Красс, курульный эдил*, один из близких соратников бывшего диктатора Суллы, один из богатейших людей Города, любимчик судьбы и просто хороший римлянин, проснулся в холодном поту. Привстав с ложа, медленно оглядел темное помещение расположенной на первом этаже дома кубикулы (
*
Непонятный страх никак не уходил, заставляя сжиматься сердце. Так страшно нему не было ни разу, ни во время битвы при Адуа, ни во время бегства в Испанию от происков сторонников Мария или в битвах c марианцами…
'Боги, какая еще битва при Адуа? — недоуменно спросил он сам себя, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать от нахлынувших непонятно откуда воспоминаний. Красс снова упал на ложе и застыл на нем, словно скованный невидимыми цепями.
Заглянувший на шум раб, лежавший в отведенном ему закутке на входе в кубикулу, присмотрелся, понял, что Красс лежит спокойно и, кажется, снова заснул. Решил не беспокоить господина и бесшумно ступая босыми ногами по каменному полу, вернулся к себе на подстилку. Поворочался немного и заснул…
Спали в большинстве своем и горожане, населявшие великий город, столицу великой республики Средиземноморья. Спали порядочные граждане и рабы, мимы и обитательницы лупанария, гладиаторы и их наставники. В общем все, кроме тех, кто работал ночью.