И не тревожьтесь о Христе Божьем, ибо Он не умрёт и Царство Его не поколеблется; и всяк, кто захочет быть подданным его, может стать им. Очень, очень скоро Царь явится среди вас, и Он уже здесь. Становитесь под руку Его и берите себе в проводники, и Он отведет вас в дом Отчий, в котором обителей много, - хватит для всех. И не думайте, что если отымется от вас Христос руками врагов Божиих, то погибнет ваше царство. Нет, не погибнет нисколько, но, напротив, утвердится неуязвимо. Вы сами узрите, как взойдёт Христос ваш к Ветхому днями и опустит небо на землю для вас, и, ставши небесным, будет ходить с вами, как ранее ходил, бывши земным. И эта парусия Его не престанет николи. Человечество вернётся в золотой век, когда небо и земля соединятся. Но не во всех членах своих, так что Град верности и Град мятежа смешаются, не соединяясь в одно; и будете как масло, в воде разбитое. Но в конце масло соберётся отдельно в крынку, вода же сольётся в яму. Каждый сам выберет свою долю, и в этом Суд, другого же нет у Бога для вас. Последуйте за Христом, и Его суду будьте покорны, но не думайте, что это спасёт вас от суда Града мятежного, - как и сам Христос подвержен будет суду безбожных служителей Сатаны. Но не бойтесь суда их, как и Христос ваш не побоится. Всё это увидите скоро. Ты же не твори кумира себе, да не столкнёт он тебя в яму глубокую, из которой не выберешься вовек. - Это Он сказал Иуде из Кариот.
А теперь сойдём долу и тронемся в путь. Нам нужно успеть к явлению Христа, ибо грядет скоро, и в пути уже. Заждалась Его жена царственная, Иерусалим. Маранафа! (Господь грядет!)”
Эпилог
Кому нужен судия?
Уже не один десяток лет маялся Илья, витийствуя среди этих хорошо ему знакомых, противных и непонятных людей, в непрестанных попытках найти своё место в мире, выполнить своё назначение, применить власть, вручённую ему Судом Короны. Но ничего не выходило из этих попыток. Разочарование и досада давно стали лейтмотивами песен души его. Странный мирок, размазанный по холодному континенту, жил своей непонятной жизнью, и как-то улаживался без него. Плохо улаживался, на взгляд Ильи, но о помощи не просил, - только ругался, с трудом вытаскивая ноги из грязи на торных дорогах своего упорного быта.
Народ, к которому его подселили горние Власти, не был мирным. Своевольные и жестокие, сентиментальные и упрямые, мечтательные и хитрые туземцы вечно конфликтовали, постоянно заступали границы чужих владений, толкались и пихались на холмах, рыли друг другу ямы, ставили подножки, строили заборы, подкладывали свиней, сидели в засадах, порабощали друг друга, и убивали…. Казалось, возникало более чем достаточно ситуаций, в которых им требовался суд, правда, образец закона…. Илья готов был помочь, но - его просто не понимали.
- Зако-он? - презрительно переспросила соседка Никиты, кривя рот и растягивая гласные, когда тот робко попытался апеллировать к закону в споре о порядке пользования общим двором.
Партнёр и друг Ильи, Никита, ожидавший найти опору в авторитете закона, обескуражено замолчал и покосился на Илью, как на старшего. Илья, в ответ на его взгляд, раздражённо и негодующе поднял руки к небу. Закон тут не действовал, и даже не был толком прописан. Оставалось полагаться на своенравное и подвижное, отягощённое многими экивоками туземное понятие справедливости. Так бывало всякий раз, когда Никита по настоянию Ильи пытался упорядочить отношения, чтобы выправить дело пред Судом. Но другая сторона вечно ходила кругами, как кривая лошадь на мельнице, и не выходила на ринг. В ситуации отсутствия состязательности сторон Илья оказывался бесполезным как юриспрудент и “бальи”. Эти туземцы, вместо того, чтобы стать стороной в процессе всегда сами судили, сами себе были законом, и всё знали наперёд. Разумеется, Илья обладал судебной властью, как судейский чин, - но власть его была не от мира сего. Это была власть Правды, которая обретала силу, только если человек искал Правды - “блаженны алчущие и жаждущие правды!”. Этот народ не принадлежал к блаженным. Его писаный закон был лживым, и не пользовался авторитетом. Что же говорить о законе Короны, который Илья мог написать только на заборе?